Утренний бриз

— Ну, чаво тебе, господин хороший, — нажимая на «о», спросил какой-то шахтер, поднимаясь из-за стола. С грязно-мокрой бородой и всклокоченными волосами, он стоял против Павла Георгиевича, высокий и сильный, как и сам Бирич, но в отличие от него не в дорогой шубе, а в рваном полушубке, который был накинут на широкие плечи. Глаза шахтера хмуро и тяжело уставились на Бирича.

— Где мой сын?! — крикнул Бирич, но на этот раз его голос словно потускнел, потерял внутреннюю силу и уверенность.

Откуда-то из мглы вывернулась Толстая Катька и горячо задышала в ухо коммерсанту:

— Ох, господи Иисусе, что он, твой-то Трифон, натворил…

Бирич прервал ее, отстранил от себя:

— Где он?

— Да вот же, — Толстая Катька указала в угол кабака. Там, на грязном, заплеванном полу, скорчился Трифон. Старый коммерсант содрогнулся. Лицо Трифона было покрыто кровью. Разбитые губы вспухли и так обезобразили Трифона, что его трудно было узнать. Уткнувшись затылком в стенку, он лежал с закрытыми глазами, и нельзя был понять, спит он или находится без сознания.

— Троша! — Бросился к нему Бирич и опустился на колени, осторожно коснулся плеча, позвал негромко и ласково: — Троша.

Так он звал сына в детстве. Трофим застонал и с трудом открыл глаза. Их взгляды встретились, и Бирич отшатнулся. Он прочитал в глазах сына ненависть и презрение. Они относились только к нему. «Почему, за что?» — мелькнуло в голове Павла Георгиевича, но он тут же об этом забыл. Его поразила тишина, которая стояла в кабаке. Она была иной, чем при его появлении. Кто-то, тяжело ступая и шаркая подошвами, подошел к Биричу. Он увидел рядом с собой закошенные торбаса, Бирич поднял глаза. Около него стоял давешний лохматый шахтер.

— Ты, того, — он указал на Трифона. — Бери его и…

Шахтер мотнул головой в сторону двери. Бирич не успел ответить, как Трифона кинулись поднимать Еремеев и неизвестно откуда появившийся Кулик. Трифон застонал. Этот стон острой болью отозвался в сердце Павла Георгиевича. Он задрожавшими руками попытался застегнуть на Трифоне разорванную шубу, но пуговиц не оказалось. Они были вырваны, и на их месте торчали пучки меха. Грузно опираясь на плечи приказчиков, Трифон едва переставлял ноги. Павел Георгиевич шел за ними следом. Что-то мешало ему сосредоточиться. Мысли разбегались, и наконец Бирич понял, что причиной тому — тишина. Необыкновенная, густая, сквозь которую было очень трудно идти. Он резко обернулся и встретил десятки враждебных глаз. Они следили за ним, за Трифоном. Бирича вновь охватила ненависть к этим полупьяным, грязным, оборванным людям. Он закричал:

— Кто посмел поднять на него руку? Ну? Кто?!

— Он же сам полез в драку, — подбежала к Биричу кабатчица. Она торопилась все высказать, прежде чем ее успеет остановить коммерсант. — Кричал, гнал всех, один хотел остаться, — на ее заплывшем лице появилась сальная улыбка. — Наверное, хотел со мной…

— Уйди, ты, с… — угрюмо оттолкнул Бирич Толстую Катьку, и та взорвалась, перешла на визг:

— Не тронь меня, сам старый кобель!

— Уходи со своим щенком, — неторопливо заговорил лохматый шахтер, медленно наступая на Бирича. — Не его надо было, а тебя.

— Ш-ш-ш-то?! — заикаясь, выдавил из себя Бирич. Лицо его налилось кровью, а руки сжались в кулаки. Глаза горели. — Да как ты смеешь?

— Мы все смеем, да не всегда разумеем, — непонятно ответил шахтер. Он был по-прежнему спокоен, уверен в себе и точно не замечал состояния Бирича. — Иди-ка, господин, отседова, покуда беда не случилась.

Бирич ничего не успел ответить: кабак наполнился криками, угрозами, руганью. Кто-то вскочил на ноги, и Павлу Георгиевичу показалось, что сейчас все они набросятся на него… Бирич торопливо выскочил из кабака и с силой хлопнул дверью. Все разом смолкли.

Кто-то спросил лохматого шахтера:

— Чтой-то теперь ждать, Гаврилович?

— А ты уже в портки наложил? — откликнулся Гаврилович.

— Лопатой придется выгребать! — закричал весело маленький шустрый угольщик с плутоватыми глазами.

В кабаке раздался смех, но скоро смолк. Люди понимали, какая угроза нависла над ними. Они не сводили глаз с Гавриловича и, когда он подошел к столу, торопливо потеснились, очищая ему место.

— Все выпивка да выпивка. Из-за нее, подлой, и ревкомовцев проспали.

— А они тебе чего? Братья родные? — высунулся вперед Малинкин, который при появлении Бирича прятался за спинами шахтеров. Он, как всегда, был чисто одет, гладко побрит, На верхней губе багровел бугристый шрам.

— Братья не братья, а люди они были стоящие, — ответил Гаврилович.

— Что верно, то верно, — поддержали его рядом сидевшие шахтеры. — Не для себя старались…

— Бучека жалко, — вздохнул только что балагуривший щуплый угольщик. — Бучека…

Шахтеры приумолкли, вспоминая ревкомовцев, и все сильнее овладевало ими ощущение собственной вины.

Малинкин уловил настроение шахтеров и попытался его изменить. Он напомнил:

— А кто мясо у вас забрал? Кто с копей не пускал на пост?

— Заткни-ка ты свое хайло! — закричал на Малинкина захмелевший чернявый шахтер с пустой левой глазницей и брезгливо добавил: — Блюдолиз господский!

Шахтеры снова зашумели: