Утренний бриз

Ульвургын закивал, улыбнулся:

— Красный флаг. Хорошо.

— Вези нас туда! — строго потребовала Нина Георгиевна. Решение к ней пришло сразу же. Это была единственная возможность спастись. И она еще настойчивее сказала: — Вези нас в Марково. Сейчас. Ночью надо уехать, отсюда.

Ульвургын колебался. Дорога в Марково долгая, трудная, а у него лишь одна упряжка и к тому же очень плохая. Заметив, что каюр в затруднении, Нина Георгиевна напомнила:

— Нас тоже хотят убить, как Мандрикова, как всех. Нам надо бежать.

Тут к Нине Георгиевне присоединилась Наташа:

— Отвези нас к Антону. Он, наверное, в Марково.

Женщины с мольбой и страхом, боясь отказа, смотрели на него. Молчавшая до сих пор Ринтынэ сказала мужу:

— Надо их везти в Марково. Здесь их убьют. В яранге нет еды. Отвези их.

Ульвургын тяжело вздохнул и согласился. Нельзя было бросать этих женщин в беде. Дорога длинная и тяжелая. Придется везти их от стойбища к стойбищу, кружным путем, чтобы не погибнуть от голода. При этом в пути надо добыть вторую упряжку, на его заморенных собаках не добраться.

Обрадованные женщины начали собираться. Ульвургын и его жена внимательно следили за тем, как они одевались, заставили надеть еще по одной старой кухлянке, которые нашлись в яранге. Нина Георгиевна хотела взять с собой архивы ревкома, но раздумала и попросила Ринтынэ хорошо спрятать бумаги.

Наконец они вышли из яранги. Была глубокая морозная ночь. Нина Георгиевна с тревогой подумала о Наташе: «Как она выдержит дорогу?» За себя Нина Георгиевна не беспокоилась. Она все вынесет, она все переживет, чтобы дождаться того дня, часа, когда они встретятся лицом к лицу со Струковым.

Женщины распрощались с Ринтынэ и уселись на нарты. Ульвургын проверил, удобно ли им, и поднял собак.

Глава третья

1

Сознание вновь вернулось к Ефиму Шарыпову. В голове было необыкновенно ясно. Ефим сразу же вспомнил, что произошло с ним и его караваном, подумал о Черепахине, но почему-то это его не взволновало. Обо всем он думал с удивительным спокойствием, даже равнодушием. Взгляд его неторопливо переходил с одного неподвижно лежащего каюра на другого. «Скоро уже вечер», — сказал себе Шарыпов. — Небо густело, в рощице копились сумерки. Пройдет немного времени, и эти сумерки, охватив всю тундру, переполнят ее и потекут, поползут во все стороны, покроют снег, закоченевшие на нем тела.

Ефим понял, что он ослабел от потери крови и может замерзнуть. Помощи ждать неоткуда. Наступит ночь, и наступит смерть. Тогда никто никогда не узнает, что тут произошло, куда девались нарты с грузом для Ерополя. Никто не узнает о бандите Черепахине, потому что о нем может рассказать лишь он, Шарыпов. А его уже не будет в живых.

Эта мысль о Черепахине больше всего обеспокоила Шарыпова и словно вернула ему силы. Он медленно, с огромными усилиями, упираясь руками в снег, приподнялся и сел. От напряжения у него потемнело в глазах и долго не проходило головокружение. Тундра как будто потеряла свою вечную устойчивость и закачалась. Шарыпов крепче уперся в снег, чтобы не упасть. Он чувствовал, что если снова окажется на снегу, то уже больше не сможет подняться. А он должен остаться в живых, прийти к Чекмареву и рассказать ему о Черепахине. Тут Ефим прикинул, сколько верст отделяет его от Марково, и уронил голову. Нет, он не сможет одолеть эти версты. Шарыпов глубоко вздохнул. И этот вздох полной грудью обрадовал Ефима. Он словно подсказал ему, что силы у него еще есть и раны перестали кровоточить. И если очень далеко до Марково, то совсем близко до Ерополя, до брата, до ждущих продовольствия людей.

Главное — сделать первое движение. Он собрался с силами, попытался встать, но это не удалось ему. Тогда Ефим пополз по снегу к ближайшему деревцу. До него было не больше десятка шагов, но полз он, наверное, не меньше получаса. Каким-то особым чувством Ефим понимал, что если он не доползет до избранного деревца, потеряет его из виду хотя бы на мгновение, он уже не сможет дальше двигаться.

Наконец Шарыпов уперся головой в тонкий комель, перевел дыхание и сначала одной, затем второй рукой вцепился в ствол. Деревцо тонкое, но упругое, крепкое, привыкшее К единоборству с пургой, с ветрами, дрогнуло, качнуло тонкими ветвями над Шарыповым, точно ободряя его, успокаивая: «Я выдержу, а ты поднимайся, поднимайся, держись за меня». Ефим, перебирая по стволу руками, встал на дрожащие ноги. По худому, темному лицу его скользнуло слабое подобие улыбки.