Увидеть Париж – и жить

Я увидела вокруг себя много людей в белых халатах и снова отключилась. Неизвестно, сколько времени прошло. Когда я вновь открыла глаза, то увидела, что рядом со мной на стуле сидит женщина, наверно, медицинская сестра. Я чувствовала ужасную слабость и боль в ноге, глаза с трудом открывались. Моя нога в гипсе была привязана над кроватью.

– Где я? – я сама не узнала свой голос, это был какой-то тихий стон.

– Вы в больнице, вы здесь уже неделю, наконец-то вы пришли в себя, сейчас я позову врача.

Медсестра выбежала и через две минуты пришла с врачом. Это был пожилой человек лет семидесяти, в очках. Умные и внимательные глаза, усталое, морщинистое лицо, будто взгляд более молодого человека достался старику.

– Где я?

– Вы находитесь в стационаре, у вас были тяжелые сочетанные травмы, – он вздохнул, – раздроблена коленная чашечка, очень большая кровопотеря. Мы делаем все, что можем. Вам предстоит еще несколько операций.

– Я буду ходить? – простонала я.

– Медицина не точная наука, но мы делаем все, что можем. Мы надеемся на это. – Он взял мою руку, видимо, чтобы проверить пульс.

– Как я сюда попала?

– Ваши друзья освободили вас от бандитов, завтра придет ваш друг.

Я не выдержала и расплакалась:

– Это все надолго?

– Что надолго? Лечение, или гипс, или пребывание в стационаре? – он мягко улыбнулся.

– Жизнь еще надолго?

– Навсегда. Вы, наверно, знаете, что такое сансара, бесконечное перерождение?

– Знаю. Я, наверно, теперь буду хромать?

– Скорее всего, нет. Медицина шагнула очень далеко. Лариса, все будет хорошо.

Врач положил мне руку на голову.

– Рядом с вашей кроватью кнопка. Если что понадобится, вызывайте. Вы, как говорят в вашей России, родились в рубашке. Живите, живите, вы молоды, красивы, богаты. Вы знаете, все можно исправить, все можно исправить, вы когда-нибудь это поймете.

Я заплакала.

– Можно мне обезболивающее, наркотическое?

– Можно, конечно, можно все, что захотите. Все запреты условны.

Тот день прошел как в тумане, я смутно помню врачей и медсестер, заходивших в палату, вроде бы мне делали капельницы. Только на следующее утро я рассмотрела, что лежала в отдельной, комфортабельной палате с телевизором. От обезболивающих я чувствовала себя лучше, но была ужасная слабость и тяжесть в голове. Так протянулись несколько дней. Мне делали уколы и капельницы, нога была все время привязана. Я не вставала с кровати, это было отвратительно, и я постоянно требовала обезболивающие и снотворные.

А через несколько дней пришла Лена, она подарила мне цветы, кучу деликатесов и причитала по поводу того, что все будет хорошо и меня скоро вылечат. Я не нашла в себе силы для ответа.

– Ларисочка, ну не плачь, пожалуйста, все обошлось, у тебя такой хороший врач.

– Уходи, не хочу тебя видеть. Мне плохо, это, наверно, от лекарств.

А вечером пришел Пьер.

Он остановился в своем дорогом костюме, на который был накинут белый халат, с целой охапкой цветов на пороге в некотором замешательстве.

– Милая моя, дорогая, прости меня, пожалуйста, это я виноват, – он сел рядом со мной на стул и обхватил голову руками, он всегда так делал, когда был расстроен. – Я недостаточно хорошо проверил Родриго, я втравил тебя в это.

– Нет, я не обижаюсь, мне всегда не везло.

– Как ты себя чувствуешь?

– Отвратительно!

Около меня стояла установка для капельницы, в вену был вставлен катетер.

– Я поднял на уши всю полицию, с огромным трудом удалось вычислить ваше местонахождение, эти уроды арестованы. Ирен сейчас в клинике. Тебе восстановят коленную чашечку, сделают эндопротезирование сустава, через два месяца ты будешь чувствовать себя, как раньше. Девочка моя, я знаю, как поднять твое настроение. Хочешь прямо сейчас стать совладельцем корпорации, одной из крупнейших в Европе? У меня с собой договор. Только ты должна сделать крупное вложение. Это не моя прихоть, есть совет директоров, они не примут тебя без вклада, – его глаза горели каким-то радостным возбуждением, что страшно разозлило меня.