Увидеть Париж – и жить

– Пьер ты знаешь, я обманывала тебя, у меня нет никаких миллиардов, я пускала пыль в глаза всем, у меня были два жалких миллиона евро, сейчас осталось еще меньше. Я сделала очень много покупок: драгоценности, шмотки. Я живу на небольшие, по твоим меркам, проценты. Я бедная девочка, Пьер. Я никогда не была любовницей олигарха, переспала с одним бывшим зеком, который продавал ворованный антиквариат. А еще меня изнасиловали в девятнадцать лет по моей вине, и я до сих пор люблю своего первого мужа, и он представляется мне в эротических фантазиях, когда мы занимаемся любовью. И от этого мне хочется закричать громко-громко, вырвать свое никчемное сердце и бросить его с Эйфелевой башни, чтобы оно разбилось об асфальт, разлетелось на мелкие окровавленные кусочки, которые смешаются с грязью и уже ничего не будут чувствовать. Знаешь, вся жизнь – это сплошная грязь, грязное, отвратительное болото из насилия, лжи и похоти, и некоторые люди, наивные, как дети, пытаются играть в благородство и справедливость, но они все равно тонут в этой грязи, в этом вонючем болоте. И деньги еще никого не спасли ни от чего. Я не люблю тебя, Пьер, никогда не любила. Мне жаль, нам лучше расстаться.

– Ларисочка, ты уверена в этом?

Я отвернулась, чтобы он не увидел, что я плачу.

– Да, да, тысячу раз да! Уходи немедленно! – крикнула я. Мне было очень плохо, ужасный приступ ярости и тоски.

Он поцеловал мне руку и молча вышел. Я истерически разрыдалась. Зачем я это сделала? Пьер был добр ко мне, пусть у нас не было безоглядной, беззаветной, захватывающей дух любви, как в первый раз. Но он был последней ниточкой, связывающей меня с этим ужасным миром. Он казался мне хорошим человеком, я хотела от него ребенка. Его ирония, постоянная манера показывать свою эрудицию и начитанность, рассуждать, была такой милой. Почему он так просто ушел? Я хотела поделиться с ним, высказать все, что было на сердце, в глубине души я не верила, что он уйдет. Несколько дней я провела в истерике и не могла прийти в себя, мне постоянно кололи успокоительные.

И однажды ночью, когда я смотрела в белый потолок моей палаты, меня осенило. Я позвонила Жану.

– Лариса, как ты себя чувствуешь? Почему ты звонишь среди ночи? Если что-то нужно, я сейчас приеду.

– Послушай, ты же в курсе политики и экономических новостей. Как идут дела в корпорации Пьера?

– Честно говоря, неважно, их заедают конкуренты, несколько филиалов закрылось. Китай отказался с ними сотрудничать.

– Им помогли бы миллиардные вложения?

– Думаю, да.

– Жан, я теперь поняла, зачем Пьер встречался со мной, он хотел с моей помощью поправить дела в корпорации. Он предлагал мне сделать крупное вложение и стать совладельцем.

– Лариса, я так не думаю, он любил тебя. Я уверен, вы помиритесь.

Мне показалось, что голос Жана звучал не очень уверенно. Я бросила трубку и нажала кнопку вызова сестры.

– Обезболивающее и снотворное срочно и антидепрессанты! Я умираю! Вызовите ко мне психиатра. А в вашей стране разрешена эвтаназия?

– Нет, мадам, – невозмутимо ответила сестра.

Мне сделали укол, и я погрузилось в забытье. После расставания с Пьером я совершенно упала духом. Он больше не звонил мне. На ближайшее время была назначена еще одна операция. Ко мне приходил Луи, мой друг, больной ВИЧ-инфекцией. Я просила его потихоньку снабжать меня алкоголем, и он постоянно доставлял мне коньяк и более крепкие напитки. Как ему это удавалось и на какие деньги, я не знаю, но он приносил их каждый день. А еще мне стали сниться кошмары, толстяк с молотком не выходил у меня из головы. По сравнению с ним мой старый знакомый Куропатов казался мне выпускником института благородных девиц. Я не знала, как спастись от отчаяния, и звонила всем друзьям и знакомым.

Как-то раз я позвонила Алине и после этого мы стали подолгу болтать с ней по телефону. Она заверила меня, что ни в коей мере не причастна к тому, что хотели со мной сделать в клинике. Ведется расследование, но пока без особых результатов. Я ответила, что это уже неважно, и рассказала ей о Пьере, обо всех моих приключениях. Алина плакала и смеялась, делала остроумные комментарии. Теперь уже мне, а не ей, были необходимы наши ежедневные беседы.

Но как-то в конце нашей беседы она сказала:

– Ты знаешь, конечно, нехорошо так говорить, но мне кажется, это в каком-то смысле не так плохо, что ты оказалась в таком положении. Понимаешь, иначе бы ты мне не позвонила. А наше общение необходимо нам обеим, мы не можем друг без друга, я так скучала по тебе.