– Ну что, ты позволишь мне иногда видеться с ней? – в глазах у моей новой подруги стояли слезы.
Глава 20 В путь
– Не знаю, возможно, если ты перестанешь… ну, ты понимаешь. Ах, Женевьева, мне так не везет в жизни! – Себастьян, в очках и костюме, интеллигентный, красивый и грустный, почему-то напомнил мне большую печальную собаку колли.
Моя соседка ожила после этой встречи.
– Ах, Лариса, Доминика такая лапочка. Все, я решила, у меня есть кое-какие сбережения, я бросаю пить, открою небольшое ателье мод. Я буду как Коко Шанель, я в детстве читала ее историю. Мы будем шить модные, красивые платья, найду несколько хороших портних. Я всегда одевалась лучше всех девчонок, я понимаю стиль. Иногда я сама что-то себе перешивала, я чувствовала, понимаешь, чувствовала, как оно все должно выглядеть.
– У тебя, скорее всего, талант.
– Знаешь, Себастьян сейчас такой раздавленный из-за развода. Он поймет, что я стала другим человеком, и позволит мне видеться с Доминикой. А когда-нибудь я скажу ей, скажу… ну… что я ее настоящая мать.
И она расплакалась.
А я подумала, что, возможно, все планы Женевьевы так и останутся фантазиями, а впрочем, откуда мы знаем, что будет дальше? Судьба путает все наши планы и дает нам такие возможности, о которых мы и не мечтали, и трудности, не снившиеся нам в самых страшных, кошмарных снах.
Я уже потихоньку ходила на костылях. Боли стали меньше, сустав работал. Женевьеве тоже уже разрешили вставать.
– Послушай, Лариса, мы все больше говорим обо мне, – сказала моя соседка, когда мы прогуливались по больничному коридору. – А что ты собираешься делать после выписки?
– Даже не знаю, вернусь в пустую квартиру, буду тосковать и оплакивать свою неудавшуюся жизнь.
– Нет, Лариса, нет, это плохая идея. Тебе надо развеяться. Ты когда-нибудь путешествовала?
– Ну да, на море в Турцию.
Мы присели на кожаный диван под искусственной пальмой, в светлом больничном коридоре, пахнувшем средствами для дезинфекции.
– Это называется не путешествие, а пляжный отдых. Сейчас тебе как никогда нужно развеяться и посмотреть мир. – Женевьева в шелковом халате прекрасно выглядела, ее глаза горели. Видимо, для большей убедительности она положила мне руку на плечо.
– Ты повторяешь слова нашего врача. Спроси еще, пила ли я текилу и танцевала ли сальсу на знойных улицах Мехико, – грустно ответила я.
– Лариса, мир такой разнообразный, и все люди по-своему живут. Когда ты странствуешь по этой удивительной планете, то немного забываешь о себе – такое ощущение, что смотришь фильм. Когда мне было девятнадцать лет, один клиент повез меня путешествовать по Италии. Он был, наверно, не совсем нормальным, страдающий от одиночества и запоев, скучающий миллионер. Говорил, что любит меня, и у нас был однообразный, не всегда удачный секс, и еще он часто повторял, что ему нравится видеть мои счастливые глаза. Я смотрела на фонтаны, Колизей и чувствовала себя древней римлянкой, путешественницей, первой христианкой, которую хотели сжечь на костре. Я была в восторге и не думала о том, что я проститутка, живущая со старым алкоголиком. Мы были просто частью огромного, удивительного, грешного мира, и это было волшебно. Мне казалось, что тонкая ниточка, связывавшая меня с прошлой реальностью, порвалась, и я впитываю в себя красоту планеты, нечто непознанное, и ухожу в светлое будущее моей судьбы.
Прошло еще несколько дней. Я постепенно приходила в себя. Не то чтобы мое состояние улучшилось, но мне иногда начинало казаться, как Женевьеве в девятнадцать лет, что впереди, в туманной неизвестности, не все так плохо. Бывало такое, что в Питере дождь, ветер, слякоть, но вдруг проглянет на горизонте луч тусклого осеннего солнца, и почему-то на сердце появится радостное предчувствие чего-то хорошего, что будет непонятно когда и непонятно почему. Подходила к концу моя вторая зима в Париже. И идея кругосветного путешествия начала казаться мне уже не такой безумной.
Незаметно прошел месяц, и скоро я уже должна была выписаться из больницы. Все было так плохо, мне хотелось все забыть, все: слякотную, промозглую, несчастную Россию, Славу, Пьера, Алину. Я совершенно не представляла себе, что я буду делать, вернувшись из путешествия. А может, я и вовсе не вернусь. Заберу все свои сбережения, куплю себе домик где-нибудь на берегу океана и буду каждый вечер смотреть, как солнце погружается в волны и слегка покачиваются пальмы на ветру. И так я буду доживать свою жизнь, тихо, красиво и скучно. А может, вовсе и не скучно, может, мне будет хорошо. Я погружусь в нирвану, не буду ничего желать, по завету Будды, ведь желания – источник страданий.