Уволить секретаршу!

Куракину почему-то нравилось, как она им командует. Она вообще ему нравилась. Но он боялся ей об этом сказать. Для него это тоже было внове – обычно он о таких вещах вообще не беспокоился – ляпал, что думал. В отношениях он всегда был главным. А тут вдруг – пожалуйста! – им помыкают, гоняют в хвост и в гриву. Оказывается, в этом есть своя прелесть.

Они уже в десятый раз прочесывали окрестности, приглядываясь к парочкам на скамейках и прислушиваясь к звукам, доносившимся с моря. Стояла чудесная теплая ночь, темнота над морем казалась невесомой, все побережье было усеяно огнями – словно кто-то, не скупясь, рассыпал их сверху горстями.

Серафиму они нашли совершенно случайно, когда, выбившись из сил, брели по набережной, вглядываясь в горизонт.

– Тсс! – неожиданно обернулся к Миле Куракин. – Тихо. Слышишь?

Старый город остался где-то в стороне, а здесь начинался пляж. Возле самой воды бродили немногочисленные парочки. С берега доносился только плеск волн да далекий смех. Мила замерла. И вдруг услышала, что неподалеку кто-то горестно всхлипывает. Всхлипы перемежались тихим бормотанием.

– Это она! – уверенно сказала Мила, испытав короткое и острое облегчение оттого, что Серафима жива. – Она всегда сама с собой разговаривает, когда рыдает. – Тут же развернулась и заехала Куракину по макушке: – Это ты во всем виноват!

– А бить-то зачем? – ухмыльнулся тот, припуская за ней.

Он, конечно, тоже был рад, что Серафима нашлась. Впадать в панику он не умел и волновался за кого бы то ни было чрезвычайно редко. Если только за себя самого.

Поддерживая друг друга, они перебрались через каменное ограждение и очутились на пляже, освещенном одной лишь луной. Луна полоскалась в бухте, разбрасывая вокруг серебряные брызги. Мила тут же набрала в босоножки песка. Без раздумий скинула их и сунула в руки Куракину:

– Вот, понеси. – И рванула вперед.

Куракин на секунду остановился, держа в каждой руке по босоножке, поднял глаза вверх и пробормотал:

– Господи, спасибо, что ты послал мне эту женщину! Она вся такая… – Какая – он и сам не мог себе объяснить. – Короче, такая, которая мне нужна.

Встрепанная от ветра, продрогшая Серафима сидела на камушке возле воды и горько-прегорько плакала.

– Симка! – воскликнула Мила, бросаясь вперед, сдергивая подругу с ее насеста и с силой прижимая к груди. – Ну и напугала же ты нас! Сколько ты тут сидишь?!

– Я не зна-а-а-ю-у-у! – простонала Серафима. – Как ты сюда попа-а-а-а…

– И это она меня спрашивает, как я сюда попала! За тобой приехала. Ну, чего ты ревешь?

– Мила-а-а! Я его люблю-у-у! – продолжала страдать Серафима.

Надо сказать, что страдала она от чистого сердца – никакого притворства или самолюбования в ее рыданиях не чувствовалось – одно только неподдельное горе. Сердце Милы готово было лопнуть от сочувствия.

– Да все уже, все! – увещевала она подругу. – Все позади. Он уже твой! Ешь его с маслом. – Она обернулась к Куракину и шепотом приказала: – А ну, иди сюда!

Куракин подошел, обалдело глядя на Серафиму. Ему страстно хотелось почесать живот, но из уважения к женским чувствам он сдерживался.

– Это ты по мне, что ли, так убиваешься? – удивился он.

Серафима подняла к нему зареванное лицо с распухшими губами и срывающимся голосом воскликнула:

– Иди отсюда, морда!

– Это я – морда? – возмутился Куракин. – Я друг твоего детства, а друзьям можно все простить.

– Милка, я жить без него не могу! – выкрикнула Серафима, обращаясь непосредственно к подруге.

Та посмотрела на нее с сомнением и неуверенно предложила:

– Ну тогда обними его, что ли.

– Кого?!

– А кого ты любишь-то? – наконец догадалась задать вопрос Мила.

– Олега Петровича-а-а!

Мила и Куракин тупо посмотрели друг на друга.

– Господи, спаси и помилуй, а это еще кто такой?! – наконец опомнилась Мила и немедленно закусила удила: – Ты что, Серафима, белены объелась?! Ты сама-то понимаешь, что несешь? Ты срываешься и летишь в другую страну, чтобы вернуть Куракина, потом исчезаешь из поля зрения и обнаруживаешься спустя сутки глухой ночью на горке валунов и при этом кричишь, что любишь какого-то Олега Петровича! Кто такой этот Олег Петрович?! Не твой ли это босс, а?

– Да, Мила, это мой бо-о-о-осс! – продолжала стенать Серафима. – Олег Петрович Шумако-о-ов!

– Так, – сказала Мила и почесала макушку. – Минуточку. Ты прилетела в Черногорию, зарегистрировалась в отеле и внезапно поняла, что любишь своего босса. Отправилась ночью на пустой пляж, села на камни и стала предаваться отчаянию. Я ничего не пропустила?

– Пропустила, – Серафима вытерла нос рукой, все еще содрогаясь от всхлипов. – Ты пропустила тот момент, когда я с Олегом Петровичем встретилась на пляже.

– О-па! – пробормотала Мила. – Представляю, что было, когда он понял, что никакой умирающей бабушки не существует. Ты же ему наврала с три короба, насколько я помню. И как же он отреагировал, увидев тебя на пляже?

– Сначала он орал на меня, – продолжала повествовать Серафима более или менее связно. – Я стала объяснять ему, как мне хочется любви – такой, чтобы всю душу наизнанку вывернуло…

– Бедный Олег Петрович, – пробормотала Мила.