Кто-то спит на кровати, а кто-то в бане. Старики все спят на печах, а молодые - на сеновалах. А вон мужик спит у самого порога. Сил, наверное, не хватило переступить - уробился, бедный. А какая-то баба в панталонах спит на крыше задом кверху. Ох, и волнительное зрелище: боюсь, крыша бы не проломилась - зад-то её как раз посреди крыши! Если проломится, потом пару лет с этой дыркой терпеливо жить будут, люди-то они ведь терпеливые, как я уже сказал. Осенью и весной в тазики будут собирать дождевую и талую воду, зимой в тулупах, да валенках будут спать, а утром будут откапывать друг друга из сугробов. Им-то ничего - они терпеливые, а мне переживай! Ох, и люди...
А вон Оглобля спит в канаве. Наверное, жарко ему. Вот, смотрю на него и иной раз так жалко его становится: бьётся, бедный, бьётся целый день, а толку практически никакого. Может, груз ему какой подвешивать на левую сторону, чтоб уравновешивало его немножко? Не знаю. Рад бы помочь парню, а не знаю как. Парень-то, вроде, не дурак: мыслит-то всегда правильно - в нужную сторону! Жалко, если убьётся-то совсем. А он настырный: вот захочет, к примеру, по ложбинке спуститься к реке, по которой все спускаются, будет целый день падать с крутого косогора, снова подниматься, снова падать, подниматься, падать... но пока не попадёт на неё - не успокоится. Уже весь расквашенный будет, разбитый, вывернутый, а полежит немножко в речке, очухается, водички глотнёт, головой тряхнёт и снова в бой! Ох, и парень твердолобый, не прошибаемый - кремень...
Вот так и переживаю за всех. А что делать! Сейчас хоть спят все. И слава богу, пусть отдыхают. И мне спокойно. Ночка тихая, лунная. Даже собаки дрыхнут. И я тоже пойду спать. Так что на этом, уважаемый читатель, пока буду заканчивать... Ой, не буду: спят-то не все! Кино-то будет продолжаться!
Кто же это не спит-то? Ну-ка, ну-ка... Ба-а-а, так это ж тот самый мужик, который единственный в деревне всегда сытый! Сейчас он выходит из своих ворот. Погулять, наверное, решил втихаря, пока все спят. Раньше он так никогда не гулял. Сейчас хоть я на него посмотрю...
Ох, и пузень какой у него большой! И, кажется, что он становится всё больше и больше с каждым шагом, словно надувается газовым баллоном, который у него в животе. А ножки-то, ручки-то какие маленькие, да пухленькие, да беленькие! Шеи нет - из плеч сразу голова, тоже маленькая и пухленькая, но совсем не беленькая - красненькая, как фонарь во тьме светится. А мясистая-то какая, сально-складчатая, словно выложенная шматами сала. Лицо какое-то студенистое, трясётся всё, как холодец. Рот открыт. Может, и совсем не закрывается. Глаза не видно - заплыли салом. А пот прямо бурлит на лице, особенно под носом - во как хорошо у него жирок-то топится внутренним жаром! А на розовой лысине вообще фонтанчик бьёт...
Ой, и ещё кто-то не спит! Кто-то прыгает прямо навстречу ему. Кто же это? А, понятно: это самый худой мужик в деревне и всегда самый голодный. Все зовут его Червяк. Почему так зовут, я точно не знаю. Может от того, что длинный, гибкий и ползает всегда в мусоре, как червяк гнилостный. В общем, самый первый голодранец на деревне, самый главный её асоциальный элемент. Весь волосатый как всегда, чумазый, с грязными большими ногтями. С ног до головы весь запылённый какой-то, как в тумане. Рот у него тоже в деревне самый большой и самый зубастый, как у крокодила. И глаза у него какие-то слишком уж вылупленные наружу, тоже как у крокодила. В общем на вид он и червяк, и крокодил, и ёжик в тумане.
Так, приближаются друг к другу. Неужели встретятся на узенькой дорожке? Вот так встреча будет - встреча века! Вот, уважаемый читатель, как мы удачно с вами этой ночкой не спим: посмотрим интересное кино!
III
Так, ещё немножко. Ещё чуть-чуть. Пять метров, четыре, три, два, один... Встретились! Невероятно: встретились пузатый и худой, самый сытый и самый голодный! Ну, надо же! Мы свидетели великого события в истории этой деревни! Так, что же будет дальше...
Видно, что оба испугались, вздрогнули и замерли, присматриваясь и прислушиваясь друг к другу, да принюхиваясь. Ага, оживились: поняли, наверное, что опасаться друг друга нечего.
Видно, что толстому (я так буду называть этого самого сытого мужика, а иногда и просто "сытым") совсем не по душе эта встреча. По неопытности, видимо, он не разглядел своими заплывшими глазами нужную дорожку. Червяк же (его я тоже буду называть иногда или "худым", или "голодным") как будто рад этой встрече: скалится зубищами - это он так улыбается, наверное.
Надо же, свернули вместе с дорожки. Сели на скамейку. Невероятно! И толстому совсем не противно сидеть с Червяком рядом, который, может быть, только минуту назад выполз из мусорной кучи! Не иначе, что-то произошло чрезвычайное у толстого в голове или в животе, или ещё кое-где с задней стороны. А вот что именно - понять пока не могу, но, надеюсь, всё впереди. Так, сидят. Не разговаривают: каждый думает о своём и вздыхает о своём.