V.

— Где Фу? — из-под одеяла.

— Тусуется, — ответил Винсом. — Где-то в центре.

— Рун, — завизжала жена. — Иди посмотри на него. — Кот лежал на спине. Все четыре лапы подняты, а на мордочке застыла посмертная ухмылка.

Винсом ничего не сказал. Зеленый пригорок прополз мимо кофеварки и оказался в комнате Мафии. Возле кровати он задержался; из него вылезла рука и похлопала Мафию по бедру. Затем он пополз дальше, к ванной.

"Эскимосы, — рассуждал Винсом, — почитают гостеприимством предлагать гостю свою жену — вместе с пищей и ночлегом. Интересно, дает ли Мафия старине Харизме?"

— Муклук, — произнес он вслух, рассудив, что это — самое что ни на есть эскимосское словцо. Если — нет, то плохо, поскольку других он не знал. Хотя все равно его никто не слышит.

Кот по воздуху пролетел в кофеварочную. Жена Винсома принялась натягивать не то пеньюар, не то кимоно, не то халат, не то неглиже. Он не понимал разницы, хотя она время от времени пыталась объяснить. Винсом знал лишь одно: это — те предметы, которые нужно с нее снимать.

— Я должна немного поработать, — сказала она.

Его жена была писательницей. Объем ее романов — к настоящему моменту она написала три — доходил до тысячи страниц каждый, и они, подобно прокладкам, собрали огромную толпу верных сестер-потребительниц, образовывавших нечто вроде общины или фан-клуба. Его члены садились в кружок, читали отрывки из ее книг и обсуждали ее Теорию.

Если между Винсомом и Мафией произойдет окончательный разрыв, то, несомненно, — благодаря этой самой Теории. К сожалению, Мафия верила в нее столь же горячо, как и любая из ее последовательниц. Беда была даже не столько в Теории, сколько в склонности Мафии выдавать желаемое за действительное. Теория же заключалась в единственном и простом постулате: лишь Героическая Любовь может спасти мир от разложения.

На практике Героическая Любовь заключалась в пяти, а то и шести совокуплениях за ночь (каждую ночь!), сопровождающихся огромным количеством атлетических, полусадистских борцовских схваток. В тот единственный раз, когда Винсом взорвался, он закричал: "Ты превращаешь наш брак в батутное действо!" Мафия решила, что это — неплохая строчка. Эта фраза появилась в следующем же романе вложенной в уста Шварца — злого психопата-еврея и главного негодяя.

В подборе ее персонажей существовала подозрительная расовая выверка.

Все симпатии — эти божественные, неистощимые сексуальные атлеты, которых она использовала в качестве героев и героинь (а может, — иногда казалось ему, — и как героин?), — были неизменно высокими, сильными, белыми, покрытыми здоровым загаром (по всему телу) англо-саксами, тевтонцами и (или) скандинавами. Комическое разнообразие и злодейские поступки отводились неграм, евреям и южноевропейским иммигрантам. Родившегося в Северной Каролине Винсома возмущала ее городская янки-ненависть к «ниггерам». В период ухаживания он восхищался ее обширным репертуаром анекдотов о неграх. И лишь после брака понял правду — ужасную, как накладные груди: она пребывала в практически полном невежестве относительно «южного» отношения к неграм. Она пользовалась словом «ниггер» для выражения ненависти, не допуская, очевидно, ничего, кроме всесокрушающих эмоций. Винсом жутко огорчился, и даже не смог ей сказать, что дело здесь не в любви или ненависти, не в симпатии или антипатии, а лишь в наследстве, с которым живешь. Он решил, что пусть это течет своим чередом, как и все остальное.

Если она верит в Героическую Любовь, которая выражается в частоте совокуплений, значит Винсом как мужчина не представляет собой и половины того, что она ищет. За пять лет их брака он понял одно: они оба самодостаточные личности, едва ли способные слиться воедино, и единственный возможный эмоциональный осмос между ними — через дырку в мембранах колпачка, который они непременно использовали для предохранения.

Винсома воспитывали на бело-протестантских сентиментах из журнала типа "Фэмили Секл". Один из часто упоминаемых там канонов гласил, что дети освящают брак. Раньше Мафия ужасно хотела детей. Кто знает, может, у нее было намерение стать матерью выводка сверхдетей, образующих новую расу. Винсом, очевидно, удовлетворял ее требованиям — как в генетическом плане, так и в евгеническом. Но она продолжала хитро выжидать, а потом наступил первый год Героической Любви вместе со всем этим презервативным вздором. Все рушилось, и Мафия засомневалась, хороший ли она сделала выбор. Винсом не мог понять, почему она так долго тянет. Может, литературная репутация? А может, оттягивает развод до тех пор, пока ее «общественное» чутье не подскажет, что пора уходить? Он сильно подозревал, что в суде она опишет его почти импотентом — разумеется, в пределах благопристойности. "Дэйли Ньюс" и возможно даже «Конфиденшиал» расскажут всей Америке о том, что он — евнух.