В Бога веруем

— Когда как. Забирайте, все ваше. Порою человек не может взять в толк, что с ним произошло. В этот момент кажется, что изменения произошли внешние, не в человеке, а в мире вокруг. Как после обморока. Или комы.

— Утратил адекватность. Прошу.

— Спасибо. Говоря, что кто-то утратил адекватность, вы подразумеваете наличие таковой в прошлом. Вопрос: кому, чему он был адекватен?

— Сам себе.

— Тогда придется говорить о самоидентификации, а она доступна только высокоорганизованному сознанию. Скажу “раз”. А высокоорганизованное сознание — большая редкость. Люди живут эмоциями, на простейших реакциях. Как и животным, им мало доступен… скажем, отвлеченный субъективизм. Чтобы выявиться, их “я” должно вступить в какие-то отношения с миром объектов; без этого мира — без “ты”, “они”, “нечто” — его просто не существует.

— Пас, — говорит Евгений. — А в чем тогда сложность само… — он ловко, с глотком вина, проглатывает трудную часть слова, — если есть, на фоне чего?

— Не так просто отличить верность себе от онанизма, — говорит Негодяев. — Играйте, многоуважаемый.

Аристид Иванович с интересом изучает прикуп, берет, сносит и задумчиво смотрит на Евгения.

— Семь червей, — говорит он. — Это позиционирование, а не самоидентификация. Корректировать спекулятивное мышление реальностью, какой смысл? Если у вас на руках мизер, и в нем две зияющие дыры, можете быть уверены в том, что с прикупом придут еще две дыры, ничего больше.

— Пас, — говорит Евгений.

— Вист, — говорит Негодяев. — А фактор расклада?

— Про расклад все сейчас узнаем, — говорит Аристид Иванович, забирая первую взятку. — Ага. Семь как семь. А на мизере было бы четыре дыры.

— Согласен. А скажите, Аристид Иванович, есть у вас личные враги?

— Думаю, что нет. Но также думаю, я сам — личный враг очень многих.

— Это следствие позиционирования или самоидентификации?

— Не знаю, — говорит старикашка, пожав плечами. — Вы шутите, я стараюсь рассуждать; это пример чего?

— Времяпрепровождения. Манихеи как развлекались?

— Как все, наверное. Как мы сейчас. Правда, у них существовал запрет на спиртное.

— И это вы называете развлекаться?

— Еще они пели псалмы.

— Тоже весело.

— Не ветхозаветные, конечно, — уточняет Аристид Иванович. — У них были свои псалмы. Раньше люди были проще и могли получать удовольствие от вещей более сложных, чем они сами. Теперь они только почувствуют себя униженными. Когда карлики захотят быть вровень с великаном, великану отрубят ноги.

— Значит, я манихей, — сказал Евгений. — Пас.

Аристид Иванович посмотрел на него с сомнением.

— Всякое бывает, — сказал он вежливо.

— Два паса, — сказал Негодяев. — Милосердные карлики могут стать на ходули.

— Они милосердны, пока их мало, — сказал Аристид Иванович, переворачивая первую карту прикупа. И они углубились в распасы, где мы их и оставим.

о Первочеловеке

Поначалу Свет и Мрак существовали не соприкасаясь и не смешиваясь: между ними пролегала непреодолимая граница. Но наступил момент, когда Материя посмотрела на Свет, позавидовала его красоте и пожелала его. Сперва она выращивала свои деревья, то-сё, демоны и цари коротали время в междуусобных разборках. (Тогда Дым и победил всех прочих.) Но нежной страсти эта бурная деятельность не заглушила — и Свет, ради спасения своей целомудренной твердыни, вынужден был подсуетиться и тоже кое-что создать. И создал он Первочеловека. Но к человеку этот первочеловек никакого отношения не имеет (тупиковая ветвь развития, как парантропы и неандертальцы). Он был похож неведомо на что и одет в пять хороших стихий. Задачу перед ним поставили примерно такую же, как перед вторым Терминатором. И события стали развиваться примерно так же.

о народном просвещении

Да, вы знаете, кто в итоге пошел в школу на разборки?

Негодяев? Как бы не так. Аристид Иванович пошел. Мы его разозлили, и, как всякий смирный и кроткий человек, он решил сорвать зло посредством борьбы за справедливость.