В чем наше историческое назначение?

А между тем именно на этом «зыбучем песке» построено все политическое существование государства, по крайней мере весь правительственный снаряд, распоряжающийся судьбою целой страны! Конечно, здесь разумеются земли, где парламентский режим прилагается к делу во всей своей теоретической полноте, как во Франции и Италии; в Германии же, как известно, правительство, в нужных случаях, вовсе не слушается парламента, и этому лишь ослушанию и обязана Германская империя своим бытием. При частой же смене министров, например, во Франции, – поясняет вышеупомянутый нами публицист, – «они не успевают не только приобрести опытность, но даже близко ознакомиться с делами; да и при отсутствии уверенности, что он твердо сидит на своем месте, не может министр и отдаться с энергией делу, требующему подготовки, систематического, медленного, искусного ведения. К тому же, лучшее время дня поглощается у него присутствием в палате, где его то и дело „интерпеллируют“, теребят, травят, где каждую минуту он рискует быть скомпрометированным»… И как ни хороша французская бюрократическая машина, но и она начинает портиться. «К какой стати, – замечает Лавеле, – будет подчиненный чиновник слушаться своего начальника, предвидя скорое его выбытие! Вот и причина, почему вместе с неустойчивостью власти водворяется бездействие и беспорядок в административной иерархии!».

Но не менее существенный беспорядок вносится и непосредственным вмешательством депутатов в область управления, – вмешательством совершенно корыстным. Депутат, так сказать, продает свой голос поддерживаемому им министру, продает не за деньги, но за места по службе для родственников, за покровительство в местных делах, за удовлетворение местных ходатайств, которыми обыкновенно снабжают в провинции депутата при отъезде его в Париж или Рим… В Италии, в министерствах, по свидетельству самих итальянцев, открывается для депутата что-то похожее на банковский контокуррант, «с дебетом и кредитом», на который заносится каждая услуга, оказанная депутатом министерству, каждое благоприятное в пользу последнего голосование, – «и каждое одолжение, оказанное в свою очередь благодарным министерством благосклонному депутату». – Таким образом министр в полной зависимости от депутатов своей партии, и удовлетворение их требований, хотя бы несовместное с пользами службы, стоит на первом плане его забот – как необходимое «в высшем политическом интересе»: т. е. для упрочения партии и для обеспечения за правительством большинства голосов!

«Когда партия достигла власти, – читаем далее во французском журнале, – нельзя же не вознаградить тех, кому она обязана победой!»… Таково совершенно логическое требование управления – на борьбе партий основанного, – требование, достигшее до абсурда, до открытого гражданского разбоя. Но и в Европе, а в частности, во Франции, по уверению цитуемых нами писателей, «ни одна торжествующая партия не имеет возможности приискать для каждого министерского портфеля подходящего человека, а потому, как и при старом, дореволюционном режиме, случается, что там, где бы нужно было математика, перевес дается танцору»!.. Одним словом, – приводим заключение самого Лавеле, – «парламентский режим, как он практикуется на материке Европы, не только не обеспечивает передачу министерских портфелей людям наиболее достойным, но, что еще хуже, препятствует тем, кои министрами назначены (каковы бы таланты их ни были), употреблять в дело свои способности с наибольшею для государства пользою».

Далее, перебирая в частности разные сферы управления, он без труда доказывает, что «нигде не проявляется несообразность этого режима так явно, как в области дел внешней политики. В сношениях с иностранными государствами потребнее чем где-либо устойчивость правительственной системы, последовательность действий, верность традициям; мало того: министру иностранных дел необходима дипломатическая опытность, знание истории, политики, обычаев чужеземных держав» и т. д., и т. д. Возможно ли все это там, где кабинет меняется чуть ли не каждые три-четыре месяца? «В республике еще менее возможно, – отмечает названный нами писатель, – чем даже в конституционной монархии, где по крайней мере неизменным пребывает лицо монарха, хранителя исторических преданий; как бы ни была ограничена его власть, его личное, сверхзаконное влияние сколько-нибудь да восполняет недостаток стойкости политической системы. Ничего поэтому нет вреднее для правильного ведения политических внешних дел, как интерпелляции и разглагольствия о них на парламентских трибунах, – причем, разумеется, министерство вынуждено бывает обманывать палату, скрывать от нее самые важные документы, составлять почти бессодержательные желтые, красные, зеленые и иные цветные книги»… Это не мы говорим; это говорят люди, родившиеся и возросшие под парламентским управлением!..