В чертогах Подкаменной Тунгуски

К северо-востоку от Северного болота возвышается гора Фаррингтон, названная в честь американского метеоритолога. На ее вершине сооружена вышка из березовых жердей и водружен камень с надписью: «Фаррингтон. Астрорадиопункт ГГК. 1929 год». С вершины этой сопки открывается широкая панорама тайги, гор и болот. Далеко на горизонте маячит сахарная голова горы Шахрамы. В центре болот группа сопок. А справа, ниже, стоит небольшая скалистая гора Эйхвальд.

На горе Фаррингтон мы побывали с Афанасием Дооновым специально для киносъемки. Киноаппаратуру везли на двух оленях. Комары и оводы не давали им покоя, и на вершине пришлось развести дымокур. Афанасий добросовестно выполнял роль ассистента.

Мы засняли вершину горы Фаррингтон и широкую панораму болотистой котловины. Перед тем как спускаться с горы, Афанасий долго и внимательно вглядывался в подернутые сизоватой дымкой дали.

— Зимой буду здесь охотиться.

— Как же ты доберешься сюда?

— Э-э, тунгус в тайге, как дома. Пару оленей, продукты, ружье — и айда!

— Один?

— А чего!

— Какие же звери тут есть?

— Соболь есть. Белку добывать можно. Шишек на листвянке нынче мно-о-го.

Зная, что эвенки большие любители мяса, я спросил:

— А без мяса зимой, наверно, туго?

— Зачем туго? Иногда сохатый попадет. А то белку едим.

— Ее можно есть?

— Мы едим. Мясо ничего, жирное. Собакам тоже еда.

Я представил себе Афанасия на охоте. Вот он пробирается по сугробам. Верные друзья охотника — собаки выискивают ему пушистых зверьков, поднимают их на дерево и облаивают. Афанасий направляется на лай, выслеживает и метким выстрелом в глаз, чтобы не попортить шкурку, добывает зверька. И так в течение дня исходит он с собаками десятки километров по зимней тайге. Где-нибудь под лиственницей разведет костер и приготовит нехитрый ужин из беличьего мяса для себя и для своих четвероногих помощников.

Водопад Чургим

Афанасий еще раз внимательно посмотрел на тайгу и сказал:

— Так пойдем, однако.

Мы спустились по крутому склону сопки в лес. Афанасий с оленями скоро ушел вперед и скрылся среди деревьев. Идя наугад в ту же сторону, я внезапно вышел на просеку с тропой.

Это была просека, которую прорубили участники экспедиции 1929—1930 годов вместе с геодезическим отрядом.

Тропа вывела меня прямо к домикам заимки.

На озеро Чеко

После продолжительных обследований болотистой впадины экспедиция наметила два маршрута: на северо-восток от заимки Кулика, в обход района болот, и на северо-запад, к озеру Чеко на реке Кимчу.

Отряд разделился на три группы.

В первую группу вошли Вронский, Кучай и Янковский. Во второй группе, которая шла с оленьим караваном, были Флоренский, Зоткин и я: мне удобнее присоединиться к отряду с оленями, которые могут везти мою киноаппаратуру. Остальные участники экспедиции во главе с Палеем должны были вернуться к избушкам на Хушме.

Заимка Кулика

В назначенный день мы разошлись в трех направлениях. Наш караван, пройдя Северное болото, остановился на Кобаёвом острове, который расположен в стороне от Сусловской воронки. Он назван так по весеннему крику самцов белых куропаток, которые издают звук «кобай, кобай». Это действительно остров. В центре его находится небольшая каменистая сопка. Вид этих мест со времени падения метеорита сильно изменился: новая поросль поднялась над островом и скрыла следы катастрофы. О ней запоминают лишь полуистлевшие стволы деревьев, устилающие весь Кобаёвый остров. Деревья лежат параллельно друг другу, вершинами в одну сторону — наружу от центральной болотистой впадины.

За пятьдесят лет лежащие на земле стволы сгнили, превратились в труху, обросли мхом и брусникой. Над ними уже шумят стройные молодые лиственницы.

На Кобаёвом острове очень характерный вывал леса, и здесь я заснял лучшие кадры следов метеоритной катастрофы.

Комар, как нигде, поддавал нам жару. Только тщательно разведенные Андреем и Афанасием костры-дымокуры спасали нас и оленей от этого гнусного порождения природы.

Попав в клубы дыма, комары ослабляли свои яростные атаки и как будто одурманенные улетали в сторону. Андрей закладывал костры мокрым мхом и сырыми гнилушками, которые давали едкий дым. Когда мох прогорал, языки пламени лизали вьющихся над костром комаров, и они сотнями падали в огонь. Насекомые с опаленными крыльями жужжали на земле возле костра.

Андрей Дженкоуль, улыбаясь, спрашивал меня:

— Ну как, сон алан, нравится тебе тунгусская тайга?

С яростью давя насекомых на своих руках, я отвечал:

— Жить в тунгусской тайге можно!

Эвенк с хитрецой в глазах смотрел на меня. Сам он, казалось, был совершенно равнодушен к комариным укусам.

На берегу Макикты. Андреи Дженкоуль с уловом

Конечно, комары никого не радуют, и тем более таежных жителей. Но что же делать — тайга, и особенно тунгусская, не бывает без комаров!

Один из убежденных горожан как-то сказал мне: «Я не люблю тайгу и вообще лес, потому что там кусают комары».

Можно ли не любить лес только за то, что в нем водятся комары?! А я Сибирь полюбил такой, какая она есть, даже с комарами!