Читаем В дебрях урмана полностью

В дебрях урмана

Картина не для слабонервных людей, и не будем её описывать читателю. Груздев глянул на бездвижного друга и обомлел — это был уже не тот Борька, с которым он столько лет был вместе, сколь вынес и претерпел всяческих бед и переживаний, пред ним был человек с совершенно не узнаваемым размозжённым лицом и в крови. Лишь фуфайка, штаны и сапоги говорили, кому они принадлежат…

Похоронили Бориса на третий день, все заботы взял на себя леспромхоз. На лесотаске заменили все троса, с рабочими провели повторный инструктаж по безопасности труда, а с мастером участка начались разбирательства. Но это Груздева не интересовало, он не мог душой принять, что Бориса уже нет, не верилось.

На девятый день Тихон с Крохиным, сидя за столом, помянули Гребнева.

— Был человек — и не стало, — закусывая, промолвил Крохин.

— Будто приехал сюда за смертью. Не представляешь, дядя Коля, сколь мы с ним чего вынесли, какого друга потерял.

— Понимаю тебя, но что ты хочешь — несчастный случай, он и есть несчастный.

Всплыли в памяти Тихона слова механика сухогруза Золоторукова: «И каждому воздаст Господь за грехи по заслугам…» и подумал: «А грехов-то у Бори тьма-тьмущая, да и я хорош. Если по такому судить, что ж выходит и меня ждёт участь недобрая?.. Хватит о грустном, тоскливые мысли ворошить, всё обойдётся».

— Смотрю, стал задумываться. Ты особо себя не дави, жизнь-то она у всякого своя и по-своему выходит. Много чего я тут насмотрелся, всяких людей повидал. По шестому десятку лет шагаю, а чего я нажил, чего хорошего ждёт меня? Нет ответов на эти вопросы, поэтому и зародилась мысль уехать из бодайбинского края на юга, с золотом уехать и жить у моря, дышать воздухом южным и в благодати. Сейчас камеральные работы закончу, пенсия имеется, никому ничем не обязан, ни перед кем не надо будет отчитываться. Твоего друга не стало, что ж тут поделаешь, втроём справимся. Не так уж и велика работа, тем паче в нашем деле важна железная хватка и всё в наших руках.

— А кто третий?

— Есть такой жук — Мишка Чебуков. Три года отсидел и сюда приехал. Кстати, уроженец с Иркутска. Здесь машину убитую с рук купил, восстановил и катается по району — охотник и рыбак заядлый. Он-то меня и угощает иногда рыбкой.

— За что сидел?

— Не поверишь. Шапки норковые и соболиные с граждан снимал и продавал, на то и жил. В Иркутске на аэровокзале общественный туалет был его злачным местом. Кабинки там меж собой отделены не в полный рост, так кто садится на горшок, снявши штаны, тут он и хватал у него шапку — и дёру. Где ж потерпевший его догонит — штаны-то спущены. Долго так зарабатывал, и даже капитал сколотил. А потом менты устроили ему ловушку. Подсадили мента в штатском, и тот вроде как по нужде присел, он и клюнул. Шапку схватил — и бежать, а тут его кроме этого милиционера ещё двое ждали. Одним словом, мужик ушлый, на одном месте на зашибёшь.

— Сомнения у меня, дядя Коля, имеются: как бы вместо югов не залететь нам с ограблением на скамью подсудимых?

— Брось, брось наговаривать. Говорю, внезапность и не суетиться. Те, кто перевозят золото, уже давно всякую бдительность потеряли, из берданок забыли, когда стреляли. Уложим сопровождающих, товар в руки, зароем и заляжем на год, продолжая жить, как живём.

— Надёжный ли напарник?

— Сидели как-то у меня, выпивали, разговоры говорили, сначала намёк ему выдал, а потом и суть. Так он аж на стуле заёрзал, руки у него зачесались, говорит: давай, Петрович, обмозгуем и хоть завтра в бой. Ну, думаю, ход нормальный.