В дни мировой войны. Мемуары министра иностранных дел Австро-Венгрии

Подобно тому, как Англия и Франция в свое время добились выступления Италии путем Лондонского договора, так и император Франц-Иосиф и берлинское правительство связали себя обещаниями, данными им болгарам за их поддержку, и эти уступки оказались впоследствии самым серьезным препятствием для заключения компромиссного мира. Несмотря на это, ни один разумный человек не станет отрицать, что в борьбе не на жизнь, а на смерть всякое государство вынуждено искать союзников, и не задает себе заранее вопроса, не принесет ли ему впоследствии соблюдение данного слова большие или меньшие затруднения. Пожарные, тушащие пожар, не спрашивают, не испортит ли чего-нибудь сильный напор воды. Когда Румыния напала на нас с тыла, нужда была велика, дом был весь в огне и первая, вполне естественная и справедливая забота моего предшественника заключалась в том, чтобы отдалить эту самую великую опасность. Поэтому тогда не жалели уступок, и Добруджа была обещана болгарам. Вопрос о том, имели ли турки право требовать возвращения им территории, которую они в свою очередь уступили Болгарии, является спорным. Они утверждали, что в Берлине им были сделаны устные уступки; моральное право у них было несомненно.

Затем весной 1918 года при заключении румынского мира приходилось опасаться слишком опасного испытания союзнической верности как болгар, так и турок; первые уже давно предавались секретному заигрыванию с Антантой, а союз с Турцией основывался на двух лицах – на Талаате и на Энвере. Но Талаат в Бухаресте утверждал совершенно определенно, что если он вернется в Турцию с пустыми руками, он будет вынужден подать в отставку, а в таком случае отпадение Турции стало бы в высшей степени вероятным.

Итак, мы в Бухаресте пытались проплыть между двумя опасными рифами: надо было не ранить румын смертельно, по возможности соблюдая характер компромиссного мира, и все же сохранить за собою поддержку турок и болгар.

Требование отказа от Добруджи было для румын чрезвычайно тягостно, и оно стало для них сносным только тогда, когда после упорной борьбы с яростным сопротивлением болгар нам с Кюльманом удалось обеспечить румынам выход к Черному морю.

Если нам впоследствии бросали упрек и за то, что мы навязали румынам насильственный мир, и за то, что недостаточно охраняли болгарские требования и желания, то надо сказать, что противоречивость этих упреков бросается в глаза. Ради Болгарии и Турции нам приходилось требовать Добруджу и обращаться с румынами более беспощадно, чем мы этого хотели бы. В конце концов нам удалось убедить турок и болгар согласиться на наши проекты, а если сравнивать с меркой Версаля, то Бухарестский мир поистине может быть назван компромиссным. Это можно утверждать и о содержании его, и о форме.

Лица, ведшие переговоры, как в Версале, так и в Сен-Жермене, были бы весьма довольны, если бы с ними обращались так, как мы обращались с министерством Маргиломана.

Румыны потеряли Добруджу, но сохранили бесспорный выход к морю, они из-за нас потеряли полосу почти не заселенной местности, но благодаря нам же выиграли Бессарабию.

Они выиграли гораздо больше того, что потеряли.

XII. Заключение

Версальский Совет четырех. – Насильственный мир наихудшего типа. – Мировая опасность большевизма. – Придут иные поколения.

Чем дальше шла война, тем она больше утрачивала характер дела рук отдельных лиц. Она принимала характер космического события, которое все больше и больше ускользало от влияния отдельных лиц – хотя бы и самых могущественных.

Договоры, лежащие в основе коалиций, приковали кабинеты к определенным целям войны; обещания компенсаций, данные собственным народам, приподнятые надежды на выгоды, которые можно будет извлечь из конечной победы, искусственно культивируемая безграничная ненависть, усиливающееся одичание и огрубение – все это создавало такую ситуацию, которая превращала каждого отдельного человека в мелкий камешек, оторвавшийся при обвале, оставляя вождей без выбора и без цели: положение, которым уже нельзя руководить, да которым фактически никто и не руководил.

Версальский Совет четырех некоторое время пытался убедить весь мир, что он обладает достаточной силой, чтобы перестроить Европу согласно своим идеям. Согласно своим идеям! Во-первых, это были четыре идеи, в корне совершенно различные, потому что Рим, Париж, Лондон и Вашингтон символизировали четыре совершенно разных мира. А каждый из четырех представителей их – the big four, как их называли, – являлся, в свою очередь, пленником своих программ, своих уступок и своих народов.

Парижские переговоры за закрытыми дверьми, затянувшиеся на долгие месяцы и являвшиеся самой верной подоплекой европейской анархии, проходили при такой обстановке не случайно. Спорам не было конца, и двери и окна должны были быть поэтому заперты.