В дни мировой войны. Мемуары министра иностранных дел Австро-Венгрии

Мне рассказывали, что занятие Бухареста совершенно сломило Братиану и что утешала и ободряла его именно королева Мария. Английская кровь сказалась в ней до конца. Когда мы заняли Валахию, я получил совершенно точные сведения о том, что она послала из Ясс телеграмму королю Георгу, испрашивая на будущее поддержки для своего «маленького, но храброго народа». Когда мы впоследствии подписывали Бухарестский мир, то на меня было произведено сильное давление с тем, чтобы лишить королевскую чету престола. Конечно, общее положение от этого ничуть бы не изменилось, потому что после победы Антанта снова вернула бы им его. Но я боролся с этими пожеланиями не на этом основании, которого не мог предвидеть, а по другим мотивам, которые излагаю ниже, – хотя отдавал себе отчет, что королева Мария останется навсегда враждебной нам.

Объявление Румынией войны поставило всех австро-венгров и немцев в тяжелое положение. Я сам был свидетелем зрелища многих друзей из австро-венгерской колонии, грубо подгоняемых на улицах румынскими солдатами и затем заключенных в тюрьму. Мне пришлось видеть дикие и отвратительные охоты за неповинными мирными жителями, и эта жестокая игра длилась в течение многих дней.

В Вене все граждане неприятельских держав оставались на свободе. Когда я был министром, то мне пришлось принять на короткое время репрессивные меры против румынских граждан – и я велел тогда же сообщить об этом румынским властям в Яссы. Я это сделал потому, что не находил другого средства для облегчения наших бедных пленных, которых румынское правительство всюду таскало за собой; как только я узнал через одну иностранную державу, что с ними стали лучше обращаться, я тотчас же велел освободить своих заложников.

Когда мы появлялись в окнах или в саду посольства, то толпа бросала нам в лицо оскорбления и издевательства, а при отъезде на вокзал, когда я обратился к одному молодому служащему за справкой, он повернулся ко мне спиной.

Спустя полгода победная война вынесла нас, и мы прибыли туда снова. Я вернулся в Яссы с целью заключить мир. Снова мы стали предметом общего любопытства, но уже другого сорта. В театре нас встречали овациями, и я не мог пройти по улицам без сопровождения целого сонма поклонников. Жестокость к беззащитным – и раболепство перед власть имущими! Другим народам все же свойственны и более благородные черты.

Итак, в описываемое мною время, посольство и около ста пятидесяти членов колоний были интернированы; среди нас было и очень много детей. Мы пережили десять крайне тяжелых дней, так как нам не было ясно: выпустят нас или нет. Никогда не забыть впечатления, произведенного тремя налетами цеппелинов на Бухарест в прекрасные и ясные лунные ночи.

Вновь привожу выдержки из моего дневника:

Бухарест, август 1916 года

Румыны объявили войну и моей жене, и дочери; депутация, состоящая из двух служащих министерства иностранных дел, одетых в жакеты и цилиндры, появилась у моей виллы в Синайе в 11 часов вечера. Они барабанили так, что подняли жену с кровати, и заявили при свете свечи – освещение запрещено из-за цеппелинов – что Румыния объявила нам войну. Оратор прибавил при этом: «Vous a Declare la guerre»[11]

. Потом он прочел им обоим текст объявления войны. Братиану велел мне передать, что жена и дочь и все посольство будет доставлено в Бухарест в экстренном поезде.

Бухарест, сентябрь 1916 года

Румыны, в сущности, ждут немедленного налета цеппелинов. Так как он до сих пор не состоялся, то они становятся более вызывающими и заявляют, что германским цеппелинам сюда слишком далеко и что они поэтому не придут вовсе. Они, очевидно, не знают, что у Макензена есть цеппелины. Но кто знает, придут ли они.

Бухарест, сентябрь 1916 года

Вчера ночью цеппелин все же был. В три часа нас разбудил тревожный полицейский свисток, означавший, что по телефону сообщают, что он перелетел Дунай. И одновременно слышится звон всех церковных колоколов. Внезапно все стихает и темнеет. Город съеживается, точно большой сердитый зверь, который, скрывая злобу, ожидает вражеского нападения. Нигде ни огонька, ни звука. И так весь большой город ждет, он притаился под чудесным звездным небом. Проходит четверть часа, двадцать минут, но вот, неизвестно откуда, раздается выстрел; и точно это был сигнал: со всех углов и концов начинают стрелять дальнобойные орудия; они гремят безостановочно, а полиция тоже храбро вторит им, дырявя воздух. Куда они стреляют? Ровно ничего не видать. А вот начинают играть прожекторы. Они обыскивают небо с востока на запад, с севера на юг и за горизонтом, но цеппелина не находят. Да там ли он вообще-то, или это все игра взбудораженных румынских нервов?