В дни торжества сатаны

— Меня мало интересует, под какое название угодно вам будет подвести мой поступок. Для меня важно то, что он давно мною обдуман и что от принятого решения я ни в коем случае не отступлю.

— Посмотрим, — процедил сквозь зубы Жорж. — А могу я узнать, что побудило тебя принять такое решение?

— Очень многое. Во-первых то, что я всегда ненавидела и презирала вас; во-вторых, то, что вы для осуществления своих гнусных планов не остановились даже перед тем, чтобы торговать моей красотой и даже моим телом.

— Так… Есть еще что-нибудь?

— Да. В третьих — я люблю другого человека.

— Конечно, этого долговязого янки? Я нахожу, что раз уж ты решила порвать со мною, то могла бы сделать выбор получше.

— Я не спрашиваю вашего совета и не ищу вашего одобрения. Кроме того, прошу вас твердо запомнить, что никакого содействия в достижении ваших грязных целей я вам оказывать не буду. Ни прямого, ни косвенного. Слышите? А если вы вздумаете бить меня, я обо всем расскажу мистеру Гарвею. Это мое последнее слово.

Я говорила все это спокойно и сдержанно и все время упорно смотрела прямо в лицо Жоржа. Я видела, как оно постепенно багровело, как вены на висках и на лбу стали надуваться и как начала подергиваться левая щека. Я знала, что взрыв был неминуем и что он будет страшен. Но я твердо решила не отступать ни на йоту.

— Это твое последнее слово? — спокойно и даже мягко спросил Жорж.

— Да.

— Очень хорошо. Но я еще не сказал своего последнего слова. И я не думаю, чтобы оно тебе понравилось.

К моему изумлению, он поднялся и не торопясь вышел из комнаты. У меня замерло сердце. Я достаточно хорошо знала Жоржа, чтобы быть уверенной в том, что наш сегодняшний разговор еще не закончен.

И я не ошиблась.

* * *

Это была отвратительная сцена. Сцена, полная грубых упреков, жестоких угроз, брани и даже ударов. Да, и ударов. Жорж не остановился и перед этим средством, чтобы снова подчинить себе мою волю. Но он не добился ничего. Стиснув зубы, не отвечая ни одного слова, я твердо выносила все. Я совершенно ясно отдавала себе отчет в том, что между мною и Жоржем происходит последний решительный бой и что я освобожусь от его власти или теперь, или никогда. У полководца, бросившего свои войска в огонь генерального сражения, всегда должен быть резерв. Моим резервом было — молчание.

Заговори я, возрази я хотя несколько слов — и я была бы побеждена. За словами последовали бы слезы, а слезы — делают нас, женщин, слабыми и бессильными. Зная это, я превратилась в истукана. Я сделалась глухой, немой и бесчувственной. Все мысли, все усилия воли я сосредоточила только на том, чтобы не дать ослабеть чувству того молчаливого ожесточения, которое делало меня неуязвимой для Жоржа.

И я победила. Сильным толчком отбросив меня в угол кровати, бледный от гнева Жорж порывисто выпрямился и, в упор глядя на меня, сказал:

— Вот что, моя милая, пока мой план не приведен еще в исполнение, я, так и быть, даю тебе свободу. Слышишь? Я даже не прикоснусь к тебе. Можешь развлекаться с этим идиотом Гарвеем, как тебе заблагорассудится. Кроме того, я решительно отказываюсь от всякой твоей помощи. С этого момента я начинаю действовать самостоятельно. Но помни, если ты хоть одним намеком предупредишь о чем-нибудь твоего возлюбленного янки, я убью тебя. Это я, во всяком случае, успею сделать перед своею гибелью. Понятно?

Я по-прежнему ответила гробовым молчанием.

— Думаю, что понятно, — продолжал Жорж. — Ты отлично знаешь, что я могу все.

И он вышел.

Да, Жорж может все. Все. В этом я никогда не сомневалась. И мне все было понятно.

Тело мое нестерпимо болело и ныло, по щекам текли слезы, но в душе моей, как и в природе, цвела весна.

Я свободна.

И, не знаю почему, но во мне жила твердая уверенность, что я свободна не на время, а навсегда.

7 октября.

Сегодня мистер Гарвей просил моего согласия стать его женой. Втайне, сама себе не отдавая отчета, я, может быть, и ждала этого. Но реально, конкретно, я не думала об этом никогда. Не думала потому, что никогда не думаю о невозможном. А пока жив Жорж, пока я так или иначе связана с ним, я не могу стать женой мистера Гарвея.

Его слова подняли во мне целую бурю противоречивых чувств. Светлая радость, ликующее счастье и неизъяснимый восторг захлестнули в первое мгновение мою душу. И сейчас же сменились страшной тоской от сознания невозможности и несбыточности тех грез, которые были столь внезапно навеяны мне словами любимого человека.

Что я могла сказать ему в ответ на эти слова? Дать свое согласие? А дальше? Ведь я собственность Жоржа. Правда, три дня назад я порвала последнюю нить, связывавшую меня с этим человеком, но все же я его собственность. Он скорее убьет меня, чем откажется от своих прав надо мною.

Идти открыто на разрыв? Явно обнаружить свой позор и свою ложь? Но это сразу же и без остатка может убить в мистере Гарвее всякую любовь ко мне. Разочарование — лучшее средство от самой пылкой любви.