В долине солнца

Время заката. Работу Тревис еще не начинал. Он сидел в кафе, перед ним остывали две куриные ножки и порция картофельного пюре. Ножки истекали жиром, а на пюре затягивалась белая подливка. Тревис ковырял все это вилкой, думая о том, что в нем уже не осталось крови, которая сочилась бы из раны. Он сидел без своих повязок, как и в прошлые две ночи. Лоскуты его футболки были выстираны и сохли на веревочках в кемпере, как вяленое мясо. Руки, ноги, голова и спина одеревенели, все тело ослабло от голода. Ремень на нем был затянут на два отверстия туже, а шляпа сидела на голове, будто ведро. Сухая кожа шелушилась, нижняя губа растрескалась. Все тело чесалось. Он проспал целый день и проснулся изможденным. Он не видел мальчика весь вечер и подозревал, по молчанию женщины, что они с Сэнди все еще были в ссоре.

Закончив переворачивать стулья, Гаскин подошла и подсела к нему за стол.

– У вас болезненный вид, – заявила она ему. – Как у человека, который потерян, и уже не первую неделю. – Она кивнула на дверь гаража, за которой простиралась пустынная ночь.

Тревис подумал, что она сегодня выглядела на десятки лет старше, чем была на самом деле. Она напоминала ему женщин с обложек пыльных журналов.

– Мой сын вчера набедокурил, – сказала она. Она говорила твердо, смотря ему в глаза, отчего ему пришлось опустить глаза в тарелку, к которой он не притронулся. – Он говорит, вы показали ему, как сделать так, чтобы тому мальчику хотелось умереть. Это правда?

От ее тона Тревис сам почувствовал себя ребенком.

– У вашего мальчика трудный период, – только и ответил он.

– Трудный. У нас обоих. Но сделав другим больно, нам самим легче не станет. Что это вообще такое – учить мальчика, как сделать, чтобы другому захотелось умереть?

– Нам всем приходится этого хотеть, так или иначе.

У нее заблестели глаза, и она их вытерла.

Тревис положил вилку и встал, громко и небрежно царапнув ножкой стула по полу. Взяв в руку шляпу, сказал:

– Мой старик никогда не давал мне советов. Зря я подумал, что мог дать их вашему сыну.

Гаскин тоже встала из-за стола и, оказавшись к Тревису лицом к лицу, ответила:

– Я понимаю, чего вы хотели добиться. Но это не наш метод.

Унесла его тарелку с вилкой на кухню, и он услышал, как она выбросила его еду в мусор.

Тревис на миг представил, как идет туда к ней. Прикасается к ней. Хватает ее за плечо прямо на месте, яростно царапает, чувствуя мягкую ткань ее платья, с рисунком крошечных гроздей сиреневых цветов, давно выцветшим от стирки и солнечного света. Это как дотронуться до гладкого камня в реке, подумал он. Приятно и жестко. Но когда он представил, как его пальцы смыкаются вокруг нежного тепла ее сердца, проникающего сквозь ткань, подобно тому приятному теплу, что исходит от летней травы, он почувствовал, что его рот наполнился слюной, и он вспомнил ощущение, как у него под ладонью стучало кроличье сердечко. Тревис увидел то, что он…

мы

…сделал бы с этой женщиной, это был целый поток ужасов.

Тревис прижал руку к животу и отступил на шаг, затем отвернулся и быстро вышел из кафе в темноту.

Он выхватил из зажима список заданий на вечер и спустился по настилу к самому дальнему сараю, вошел с помощью мастер-ключа и сел на кровати. Первым на клочке бумаги был указан туалет в этой комнате, в котором уже много лет не работает смыв.

Тревис смял бумагу и швырнул ее на пол.

Затем поднял глаза и увидел свое отражение в зеркале над комодом.

В темноте комнаты на него пристально смотрело существо с желтыми глазами.

– Не бойся, – сказала Рю. Сегодня ее голос не был мягким и приятным, больше напоминая шуршание трущихся друг о друга камней.

Ее отражение он тоже увидел. Будто темное существо, расправляющее бесформенные крылья, она села позади него на колени и обняла. Тревис знал, конечно, что на самом деле ее рядом не было. Все эти долгие дни и голодные ночи Рю лежала, сжавшись, в шкафчике под спальной полкой. Следила за ним, будто зверь, из теней, умоляющими кукольными глазами. Вся ее кровь влилась в него, точно рой пчел, выкуренный из улья в банку без воздуха, и теперь эта кровь вновь умирала в нем от желания получить еще. Она медленно, вяло текла по его венам. Он это чувствовал.

– Ты знаешь, как быть тем, кто ты есть.

Он подумал о мясе на прилавке в магазине. Он облизнул губы сухим, распухшим языком. Почувствовал, как зубы шатались в своих гнездах.

– Скоро будешь, любимый.

Он сунул два пальца в рот и, ухватившись за зуб, вытащил его из десны. Он вышел легко, как выкрученный шуруп.

– Да, – сказала она.

Он поднес зуб к свету натриевой лампы, который лился сквозь окно. Вспомнил, как мальчишкой плавал в реке Бразос и потерял зуб тогда в отцовской лодке – просто вытащил его изо рта после того, как откусил яблоко. Тот зуб, который он держал сейчас, вырос на его месте. Вместо воды в Бразосе, в его воспоминании, текла кровь, и на поверхности плавала мертвая серебристая рыба. Он спрыгнул за борт и нырнул на глубину. Вода была черная, густая. Он открыл рот в темноте и стал ее глотать. И глотал, пока кровь не заполнила все легкие.

– Да, – сказала Рю. – О, да.