В доме на холме. Храните тайны у всех на виду

Поначалу она наотрез отказывалась объявить о своем возвращении на танцах по случаю Дня св. Валентина. Устраивать танцы в пятом классе вообще глупо. Они даже не окончили начальную школу. К тому же никто не видел Поппи уже несколько месяцев. Может, ее и на танцы-то не пустят. Волосы постепенно отрастали, но все еще были короткими и смотрелись странно. Если она придет в платье с бантом на слишком коротко обкорнанных волосах, это будет выглядеть так, будто она из кожи вон лезет, пытаясь казаться девочкой, причем безуспешно.

Но полумрак был слишком соблазнителен, чтобы не воспользоваться возможностью. Полумрак плюс замечание Бена, что нет ничего более неловкого, чем танцы в честь Дня св. Валентина в пятом классе — с ними не сравнятся ни парень в платье, ни девочка с пенисом, ни чудаковатый стриженый скиталец и обитатель джунглей. Особенно такие танцы, куда всех (не только парня в платье, не только девочку с пенисом, не только чудаковатого стриженого скитальца и обитателя джунглей) заставляют приходить нарядными. Поначалу аргумент, что весь вечер наверняка будет некомфортным, смутительным, унизительным и напряженным для всех, Поппи ничуть не убедил. А кого бы убедил, спрашивается? Но потом она поняла мысль брата: ее возвращение будет некомфортным, смутительным, унизительным и напряженным в любом случае; вопрос лишь в том, хочет ли она быть единственной, кто испытает эти чувства.

Агги подчеркнуто с ней не разговаривала. Поппи постучала в ее окно в первый же вечер по возвращении домой, а потом снова стучала каждый следующий, но занавески в окне соседки ни разу не пошевелились. Однако теперь, когда Натали и Ким прониклись пониманием, они говорили ей все те вещи, которых не сказали в школьной столовой в тот ужасный день все эти ужасные месяцы назад. Они знали, кто она на самом деле. Они видели ее и все равно любили, любили даже еще больше. У них тоже были свои странности. Они тоже иногда не понимали, кем являются. Им было все равно, что у нее под штанами или юбкой, что бы там ни было. Они рассказывали друг другу обо всем. Даже о той самой «одной вещи».

И теперь, стоя с ними тесным кружком, Поппи жалась к стене. Все повсюду тесными кружками жались к стенам — трудно было представить, что кто-то начнет танцевать, — но, по крайней мере, у нее был собственный кружок. Освещение в спортивном зале не просто было тусклым — оно было выключено. Поппи полагала, что в зале есть только один источник света — лампы над баскетбольной площадкой. Но теперь к потолку подвесили какой-то судорожно мигавший аппарат из лампочек и зеркалец, так что неяркие вспышки загорались то там, то сям, непредсказуемо, как летучие мыши, то освещая какую-нибудь группку школьников, точно молнией, то снова погружая ее в благословенную тьму. Временами ей удавалось разглядеть знакомые лица, и когда вспышка озаряла их, иногда оказывалось, что они тоже смотрят на нее; но гораздо чаще вспыхивало смутное узнавание, а не воспоминания. Я знаю эту девочку… откуда-то знаю. Словно ее не было годы, а не месяцы; словно она за это время превратилась в старуху, а все остальные застыли на месте, как люди на фотографиях; словно она стала взрослой или, по крайней мере, перестала быть таким ребенком, а все остальные так и остались просто пятиклашками, которым позволили ради этого вечера подвести глаза тенями.

Иногда кто-нибудь откалывался от своего кружка и проходил мимо. «Привет, Поппи!» Ни злобно, ни извиняясь, ни жестоко, ни доброжелательно. Даже без любопытства и возмущения. «Привет», — говорила она в ответ, осторожничая — на тот случай, если это какая-то уловка, если «привет, Поппи» было прелюдией к дразнилкам или чему похуже.

А потом увидела Джейка Ирвинга. Она увидела его, потому что он шел прямо к ней. Он снялся с места, где стоял, привалившись к стене, и шел прямо через весь зал, к ней. Все видели. Все до единого взгляды в спортзале, все до единого взгляды в школе, может даже, все до единого взгляды в мире были прикованы к нему, но он то ли не замечал, то ли ему было все равно, то ли он очень хорошо притворялся, что ему все равно.

— Привет, Поппи!

— Привет.

— Ты вернулась?

На этот вопрос надо отвечать? Ясно же, что вернулась. Если бы не вернулась, как бы он мог спросить ее, вернулась ли она?

— Ага.

— Я слышал, ты ездила на Тайвань.

— В Таиланд.

— А… Получила мое сообщение?

То, которое он прислал миллион лет назад? То, которое он прислал до того, как время остановилось для него и ускорилось для нее. То, которое она удалила практически не читая?

— Да.

— О… Хорошо.

Вопросы были странными, но хотя бы давали возможность что-то сказать в ответ…

— Извини еще раз, — добавил Джейк.