В доме на холме. Храните тайны у всех на виду

— Что такое «чайная длина»?

— Это означает, что платье доходит тебе до щиколоток. Из-за этого трудно бегать по площадке. Разве подружки не носят коротенькие платья, чтобы можно было играть?

— Но оно у меня единственное, — прошептал Клод. — Я не знал, что оно слишком официальное.

— И ты проходил в этом платье все выходные. Оно грязное.

— Нет, не грязное. — Клод все еще хлюпал носом, продолжая буравить взглядом пол.

— Леди не носят мятые грязные платья.

— Правда?

— Да, они носят чистые и выглаженные.

— Все леди?

— Ну, настоящие, — уточнила Рози. Она, конечно, говорила не совсем искренне — и была заранее обессилена предстоящим долгим днем, — но эти слова навязчиво преследовали ее до самого вечера.

— О, — вздохнул Клод. — Ладно, — и посеменил в комнату, чтобы переодеться в толстовку и джинсы.

Но в машине с заднего сиденья раздался тонкий голосок:

— Мама!

— Да, малыш?

— Мне нужно другое платье. Короткое, неофициальное, для садика.

— Хорошо, милый. Мы можем поговорить об этом, когда вернешься домой.

— Спасибо, мама!

— Пожалуйста, золотко.

— И — мама?

— Да, малыш?

— Ты научишь меня пользоваться стиралкой, сушилкой и гладить?

— Это папина работа, — сказала Рози.

— Нет, моя, — возразил Клод. — Для нового платья. Ведь настоящие леди носят чистые выглаженные платья.

— Разве вы тогда не поняли? — спрашивали потом врачи. Разве вы не слушали?

Потеряшки

В тот вечер, когда пришла пора укладываться спать, Клод забеспокоился:

— Папа, это не слишком официально для постели?

Пенн, уламывавший Ориона почистить и дальние зубы тоже, поднял глаза. На Клоде была ночная сорочка Рози, лавандовая с кружевом по воротнику и подолу. Рози она доходила как раз до нижней границы трусиков, а это означало, что каждый раз, когда она тянулась за чем-нибудь, или двигалась слишком быстро, или перекатывалась в постели, сорочка выдавала все прелести — как минимум позволяла заметить их. На сыне она заканчивалась как раз над щиколотками.

— Это «чайная длина», — добавил Клод с обеспокоенным видом.

— Не думаю, что есть какой-то дресс-код для сна, — ответил Пенн. — Я не стал бы по этому поводу беспокоиться. Орион, друг мой, моляры — тоже зубы.

На Орионе была пижама на размер меньше, чем надо, зеленая со штрипками, которые были срезаны, чтобы как можно больше напоминать Невероятного Халка. Ригель пронесся мимо ванной в чем мать родила.

— Мальчики, — позвал Пенн. — Сегодня понедельник. Комната Ру, — и из всех уголков дома — а казалось, что со всех уголков света, — голые, полуголые и странно одетые мальчишки в прыжке посыпались на кровать Ру и сели спинами к стене, плечами прижавшись друг к другу, примащивая коленки и локти там, где не положено быть коленкам и локтям, слоями, точно лазанья.

— Убери свою голую задницу с моей подушки! — крикнул Ру Ригелю.

— Не говори «задница», Ру, — сказал Пенн.

— Но она же на моей подушке, — возмутился тот. — А я туда голову кладу.

— Убери свою голую задницу с его подушки, Ригель, — сказал Пенн. Тот проволокся всей задницей по кровати, как Юпитер по ковру, отчего стало только хуже, зато Ру успокоился.

— У тебя волосы воняют бананами, — пожаловался Бен Клоду.

— Это шампунь «Без слез», — объяснил младший.

— Да ты просто глаза закрывай, — посоветовал Бен. — Тогда сможешь мыться шампунем для больших мальчиков и не вонять бананами.

— Я не хочу быть большим мальчиком, — заявил Клод.

— А я не хочу во время сказки нюхать бананы, — парировал Бен.

— Банановый Халк наносит удар! — Орион выпрыгнул со своего места в середине и принялся, не разбирая, лупить братьев подушкой Ру.

— Фу, она воняет Ригелевой задницей! — поморщился Ру.

— Моя задница великолепна, — похвастался тот.

— Не говори «задница», — сказал Пенн.

— Банановый Халк наносит удар! — завопил Орион.

— Хватит! — заорал Пенн, что было сигналом заткнуть рты большими пальцами, вытянуть одеяла из-под братьев и успокоиться. Пенн не уставал удивляться — вечер за вечером, год за годом, — что все они оставались охочи до сказок на ночь, даже теперь, когда Бену было одиннадцать, а Ру двенадцать, уже почти подростки — даже теперь, когда все до единого умели читать сами. Тем не менее все как один с радостью откладывали в сторону книжки, чтобы послушать продолжение — настоящее продолжение — приключений Грюмвальда и его собственного неутомимого рассказчика в сияющих доспехах. И не просто с радостью. С надеждой. Что, как думал Пенн, в конце концов и составляет смысл рассказывания историй.

— На чем я остановился?

— Грюмвальд воспользовался листьями папоротника, чтобы изловить ночных фей, которые каждую ночь прилетали к его окну…

— И светились зелеными, и голубыми, и розовыми огоньками, как та неоновая вывеска в пиццерии, где в тот раз стошнило Ориона…

— Потому что ему нужны были неоновые волоски ночных фей, чтобы приготовить зелье для ведьмы…

— Которая вся из себя такая: «Грюмвальд! Мне нужны эти волоски! Если ты не добудешь их для меня, я наложу на тебя заклятье!»

— Но листья папоротника все время рвались, и ночные феи все время ускользали, несмотря на то что он обещал не навредить им и что ему просто нужно слегка их подстричь…