В доме на холме. Храните тайны у всех на виду

Потом Ру накрыл на стол, Бен разлил воду по бокалам для воды, вернулись Пенн, Ригель и Орион, все трое мокрые и взбудораженные, Пенн — после дорожных пробок, которые, по его словам, были из-за грозы просто ужасные, Ригель и Орион — после чего-то, связанного с каким-то ящиком с песком; Рози так и не разобрала, в чем было дело, но все равно издавала сочувственные угуканья. Если пробки серьезные, нужно пораньше выехать на работу. А это означало выезжать «прям щас». Пенн вынул креветки из гриля и рис из кастрюли, пересыпал то и другое вместе с овощами в сковороду-вок, соединил соус с фасолью и плюхнул часть всего этого в гигантский контейнер, приложил к нему ложку, сунул Рози в руки, пока она пыталась понять, насколько многие из многочисленных вещей, которые ни в коем случае нельзя было забыть, действительно добрались до недр сумки. Ну… какая-то часть. Она быстро раздала пяток поцелуев и направилась к машине. Если пробки действительно так ужасны, как говорил Пенн, удастся поужинать прямо по дороге в больницу.

Как, как — а вот так! Один день за другим. Один шаг за другим. Все за одного. И ведь не то чтобы они с Пенном решили практиковать дзенское равенство в браке и идеально сбалансированное воспитание детей. Просто дел было куда как больше, чем могли осилить двое, но, поскольку каждый заполнял делами каждую свободную секунду, кое-что из необходимого все же делалось.

Муж и жена — одна сатана. Одна голова хорошо, а две лучше.

Зачем — это был вопрос потруднее. Рози обдумывала его всю дорогу до больницы, не прямо в тот день, а через 257 дней, в день, когда родился Клод. Схватки начались всерьез во время ужина, хотя она знала, что этот момент приближается, еще утром и днем. Прямо перед тем, как начались сокращения, у нее особенным образом начинали зудеть стопы ног. Она знала это ощущение благодаря неоднократному опыту и посчитала, что малыш родится на следующий день или даже через день, поэтому, хотя сокращения становились чаще и сильнее, все же приготовила ужин. Но между раскладыванием салата по тарелкам и доеданием пасты схватки участились — сперва были каждые семь минут, а стали каждые три. Пенн предложил:

— Ну что, может быть, по десерту?

На что Рози ответила:

— Пожалуй, лучше в больницу.

Как они будут потом добираться до дома — открытый вопрос, но пока все по-прежнему помещались в одну машину. Рози взобралась на переднее сиденье, спокойно, но с немалыми усилиями. Пенн подхватил сумки. Они предназначались не Рози, которой надо не так много. Она изначально была не из тех, кто заранее готовит себе саундтрек, или коллажик, или специальную подушечку для родильной палаты, но к этому моменту успела понять, что даже в той горстке вещей, которые брала с собой в первые несколько раз, не было необходимости. Нет, сумки были собраны для ее матери. Они содержали все необходимое, чтобы провести несколько часов, а может быть, и дней подряд в комнате ожидания с четырьмя маленькими непоседливыми мальчишками — книжки, поезда, конструкторы LEGO

, клеящие карандаши, упаковки сока, батончики гранолы, мягкие игрушки, одеяльца и особенные подушечки. Рози не нужна была специальная подушка для больницы. В этом заключалась разница между ней и ее сыновьями.

Что для одного мусор, то для другого сокровище. Все одно к одному.

По дороге в больницу, пока дети распевали песенки из «Питера Пэна» на заднем сиденье и в автокреслицах (их бебиситтер играла главную роль в школьном мюзикле), пока Пенн пожимал ее руку и притворялся — без особого успеха — беззаботным, соблюдая все предписанные скоростные ограничения, а она сопротивлялась искушению сказать ему, чтобы поторопился уже, черт побери, у Рози в мыслях снова и снова вертелось одно и то же слово: Поппи. Если малышка будет девочкой — а ведь наверняка, наверняка так и должно быть: она ела рыбу и печенье; занималась сексом днем, лицом на восток; проделала эту штуку с ложкой, и, кроме того, сейчас ее очередь, — она назовет ее Поппи.