В доме Шиллинга

— Возьмите, что вамъ слдуетъ, — рзко сказала она, указывая на золото, — ни за что на свт не могла бы она отсчитать деньги этому человку. Онъ въ изумленіи отскочилъ назадъ, какъ будто его охватило пламя изъ этой сказочно богатой шкатулки. Онъ только что злобно намекалъ, что въ нижнемъ этаж нтъ ни одного пфеннига, и вдругъ передъ нимъ такое множество золота, какого онъ отъ роду не видывалъ; и съ этимъ богатствомъ обращались такъ небрежно, что онъ тотчасъ же понялъ, что эта барыня съ дтства была воспитана и пріучена къ богатствамъ набоба.

— Но, сударыня, я этого ршительно не могу, — пробормоталъ онъ въ смущеніи, — все его нахальство исчезло.

— Возьмите, — повторила она, и ея гордыя брови мрачно сдвинулись.

Онъ робко подошелъ на цыпочкахъ и кончиками пальцевъ, какъ бы боясь обжечься, вынулъ золотую монету. Потомъ быстро досталъ изъ кармана кошелекъ.

— У меня не хватитъ сдачи, сударыня, вамъ слдуетъ получить больше половины золотого, — сказалъ онъ и началъ выкладывать изъ кошелька грязныя деньги на столъ подл портрета «бднаго Вальмазеды», бывшаго Креза Южной Каролины.

Донна Мерседесъ подняла руку и указала на дверь.

— Ступайте, — сказала она строго и повелительно. — Впередь прошу меня не безпокоить такими вещами. У меня этимъ распоряжается Якъ, а вы безъ особаго разршенія не должны входить въ мои комнаты.

— Какъ прикажете, — пробормоталъ онъ униженно.

Онъ сунулъ золотой въ карманъ и съ низкими поклонами направился къ двери неудостоенный ни одного взгляда, — донна Мерседесъ отвернулась и смотрла въ садъ.

— Болванъ! Дуракъ! Долженъ бы самъ себ надавать пощечинъ за свою слпоту, — ворчалъ онъ, выйдя оттуда и остановившись за дверью, какъ вкопаный. — Сколько здсь можно было бы получить на чай. Ну и промахнулся же я!.. Тамъ все настоящее, Фрицъ, — сказалъ онъ шопотомъ конюху, который въ это время раздувалъ жаровни, указывая на салонъ, — все: и драгоцнные камни, и золото, и серебро и даже негры! У барыни денегъ, какъ сна. Въ тяжеломъ сундук были не книги, теперь я знаю, это было золото! Золото!

А та, про которую онъ говорилъ, разсерженная стояла въ оконной ниш; на лиц ея выражалась смсь удивленія, отвращенія и презрнія… Дерзость слугъ въ этомъ нмецкомъ дом достигла высшей степени, — ея личность, ея гордыя самоувренныя манеры ничто не могло внушить уваженія; она безсознательно коснулась оружія противъ этого безстыдства — золота. Это былъ горькій урокъ!.. И она пользуется гостепріимствомъ въ этомъ дом! Гостепріимствомъ! На ея родин оказывали безграничное гостепріимство, она и представить себ не могла, что могло быть иначе, и потому тотчасъ же приняла гостепріимство, предложенное ея брату барономъ Шиллингъ… Она вспомнила объ увезенномъ съ собой ключ отъ погреба — баронесса была не только коварна, какъ она тогда подумала, но и скупа… Она вздрогнула отъ отвращенія. He должна ли она поговорить о плат? Или отплатитъ боле тонко, пославъ хозяйк дома что нибудь изъ своихъ драгоцнностей? Но что онъ скажетъ на это? Онъ будетъ хуже прежняго думать о ней…

Она сла въ кресло и закрыла лицо руками.

27

Итакъ страстное желаніе прислуги исполнилось, — хозяйка вернулась; однако злорадство ихъ на слдующее же утро смнилось общимъ уныніемъ. Нервная раздражительность госпожи, какъ это и всегда бывало, посл поздки очень усилилась. Къ этому присоединилось еще неудовольствіе на отсутствіе супруга. Она отказалась отъ своего намренія хать вслдъ за нимъ, посл того какъ Робертъ сообщилъ ей, что онъ и мадемуазель Биркнеръ получили инструкціи только на нсколько дней и что слдовательно, господинъ долженъ скоро вернуться, но это не улучшило ея желчнаго безпрестанно мнявшагося расположенія духа, съ какимъ она опять взяла въ свои руки управленіе домомъ. Даже Минку она не хотла видть и оставила черную бестію въ ея пансіон.

Мадемуазель Биркнеръ, какъ впавшая въ немилость разумется и не показывалась въ бель-этаж; другіе въ душ завидовали ей, потому что, какъ шепотомъ передавалось между прислугой, госпожа такъ смотрла, что лучше бы кажется провалиться сквозь землю. Двери всхъ комнатъ наверху и даже большого средняго салона были открыты, и въ то время какъ фрейлейнъ фонъ Ридтъ вышивала покровъ, баронесса безпокойно и безцльно бродила взадъ и впередъ по анфилад комнатъ. Иногда она тихо говорила сама съ собой, часто останавливалась посреди большого салона и съ злобнымъ смхомъ глядла на портреты по стнамъ, какъ бы насмхаясь надъ гордыми господами фонъ Шиллингъ, а портрету стараго барона она нсколько разъ уже грозила кулакомъ и бранила его такъ, какъ нельзя было и ожидать отъ такой благородной дамы, — все это подглядлъ Робертъ… Иногда чрезъ открытыя окна слышался безумный смхъ и вскрикиванія.

— У госпожи баронессы истерика, — спокойно говорила тогда Анхенъ донн Мерседесъ, которая испуганно вздрагивала.

Прислуга же не обращала на это никакого вниманія, вс привыкли къ тому, что госпожа страдаетъ истериками.