В духе времени

— Но ведь выследил же нас твой мент! Кстати, откуда ты знаешь, что этот тип мент?

— Так он сам кричал, что, мол, милиция.

— А, ну да. Только я думал, что ты того мусорка еще тогда срисовал. Ты по нему, что ли, пробивал сведения?

— А ты бы, Андрон, не стал пробивать сведения по лихачу, который чуть было не запоганил всю работу? К тому же еще та телка подвернулась… Я бы его точно снял выстрелом, а как она среагировать умудрилась, ума не приложу.

— С какого перепугу она вообще там нарисовалась-то, а, Муса? Твое какое мнение?

— Пока непонятно. Трется с этим мусором, может. Хотя не похоже, — сказал Мусагиров. — Не того полета она. Этому ментяре таких девчонок не потянуть, зарплата не позволяет. — Голокопытенко злобно сжал кулаки, едва не раздавив при этом вожделенный телефон. — Ее бы к нам подогнать. Мы бы ее повеселили.

— Успеешь еще. Шлюх тебе мало, что ли?

— Их всегда мало. А хочется постоянную женщину. Да только… Постоянная баба — она как квартира; съемная требует денег, своя — на раз вроде денег не надо, зато долгосрочное пользование столько бабок сжирает, что подумаешь, не лучше ли съемными пользоваться. И квартирами, и женщинами.

— Да ты философ, Муса.

— Человек, который близко ходит к смерти, всегда философ.

— Да уж… — Голос собеседника Мусагирова заметно дрогнул. — Ну что, ведем сюда нашего умника?

— Надо бы.

— Пусть посмотрит оборудование. Ведь только сегодня привезли, надо взглянуть, не побилось ли что в пути. А то как бы не пришлось фуру в Москву гнать, за добавкой, так сказать.

— Да ничего страшного. Сгоняют. Денег-то дают немерено, лишь бы отладить дело. Все-таки на кону не хило навалено. Ты, Андрон, учти. И чтобы без фокусов.

— Да что ты, Муса, разве ж я не понимаю?

— Вот и отлично. Теперь можно и с очкариком перекинуться. Гена, давай его сюда!

Муса так гаркнул, что Голокопытенко, в напряжении ловивший каждое слово, выронил-таки телефон. Он сам не понял, как это случилось, потому что еще секунду назад злополучный аппаратик был крепко сжат в его пальцах, а тут вдруг предательски выскользнул… Но это было еще не все. Аппарат не просто упал — он упал не на пол, а в жестяную миску, стоявшую на полу, по всей видимости — кормушку кота.

Грохот получился внушительный. Конечно, при нормальной акустике в доме никто бы ничего и не услышал. Но точно так же, как Голокопытенко мог слышать каждое слово, произносившееся на втором этаже, так и те, что находились наверху, могли уловить любой шум, идущий с этажа первого.

Голокопытенко схватился за голову, а потом быстро наклонился, поднял из миски телефон и, убедившись, что тот не разбился, попятился к выходу. Наверху вскинулись голоса:

— Че там за кипеж?

— Да это кот, наверное, буянит. Сволочь. Он иногда беситься начинает. В прошлый раз свалил этажерку и вышиб стекло. Здоровенный, скотина, килограммов шесть весит.

— Кот? Да вот он лежит!

— Значит, он не…

В этот момент пятящийся Голокопытенко наткнулся на порожек и, не устояв на ногах, рухнул на пол. Трубка сотового выскользнула из руки лейтенанта и закатилась под стол на другой стороне комнаты. Сверху обрушилось:

— Ну-ка быстро посмотри, что там такое!

— Ничего себе кот! Там кто-то шерудит! Сейчас мы этому коту хвост-то пооборвем!!

Загремели шаги — кто-то сбегал с лестницы. Прокляв все на свете, а свою неосторожность и неуклюжесть в особенности, Голокопытенко, уже не стесняясь, опрометью бросился прочь с веранды. Он выбежал на двор, и тут загремели выстрелы. Жгучая боль в плече дала понять, что его зацепили. Лейтенант выбежал из полосы света, образуемой зажженными фарами «Мицубиси», и, тяжело дыша, нырнул за «КамАЗ».

— Где он?

— Куда-то туда побежал… Толян, пройдись-ка по периметру!

— Понял! Он воо-он туда рванул! Сейчас нащупаем…

Голокопытенко тяжело сел на землю и, корчась, попытался дотянуться до места, откуда толчками, пульсируя, растекалась по телу боль. Намокала рубаха и куртка. Он попытался доковылять до забора, но с ужасом сообразил, что, наверное, если и сможет залезть на него — а слабость накатывала! — то станет очень хорошей мишенью для преследователей, четко проецируясь на фоне рассеянного лунного света.

Голоса приближались:

— Вот тут кровь, смотри-ка! Кажись, он соскочил! Быстро бежал, гнида…

— Ты не каркай, а ищи лучше. Сдается мне, что не к добру этот тип тут нашумел.

— Да уж конечно…

Ночная тьма, на которую накинули легкую сеточку света и в которой растворили изрядную толику промозглой сырости, была пронизана голосами. Они тянулись к лейтенанту, как щупальца. Он почти воочию видел эти щупальца, они набрякли тяжелым, багрово-красным, сочились сукровицей… Голокопытенко понял, что еще немного, и он вырубится. И тогда конец.

Он встал и, шатаясь, нащупал руками холодный металл. Леденящее это прикосновение несколько вернуло его к жизни. Лейтенант потянулся всем телом, перевалился и ухнул куда-то в темноту. Он упал лицом во что-то теплое и мягкое и пополз по нему. А потом, очутившись в совершенной темноте, вдруг понял, что не слышит никаких голосов. Их словно отрезало ножом. Он поднял голову, и слепящая чернота пролилась в глаза.