В двух шагах от края

Я билась головой об стенку и дико хохотала. Для себя я твердо решила: если мне суждено выжить, я непременно продам сюжет этого безумного трагифарса крупнейшим телекомпаниям страны и до конца своих дней буду получать авторские отчисления. Представьте сами: неудавшаяся самоубийца, зажатая в узком коробе вентиляционной шахты настолько плотно, что более или менее безболезненно она может пошевелить только головой, изо всех сил борется за жизнь, с которой еще недавно страстно мечтала расстаться. Судьба иронизировала надо мной с воистину гениальной изобретательностью, она словно мстила мне за опрометчивое решение покончить с собой, раз за разом прокручивая перед моими глазами жуткие картины неминуемой смерти в этом чудовищном капкане и заставляя ненавидеть себя уже просто за то, что у меня вообще возникла мысль о суициде. Ну, как я могла не оценить столь высокохудожественный образец черного юмора? Конечно же, я оценила его сполна, и мой смех в тот момент был невероятно искренним и громким!

В конце концов мой перегруженный эмоциями мозг все-таки не выдержал и отключился. Резко и неожиданно, будто чья-то невидимая рука с размаху дернула рубильник. А возможно, причина крылась и вовсе не в эмоциях, а в чрезмерном усердии, проявленном мной при бесчисленных попытках героически прошибить стену головой: в одной известной с детства сказке после третьего щелчка даже поп-толоконный лоб в ящик сыграл, а что уж говорить о хрупкой девушке?

Мне показалось, что сознание вернулось почти мгновенно, но за период моего непроизвольного отсутствия в реальном мире произошло немало событий знакового содержания. Как выяснилось, воздушное пространство вентиляционной шахты великолепно выступило в роли проводника моих душераздирающих воплей. Разбуженные среди ночи жильцы средних этажей долго не могли сообразить, откуда исходят истерические завывания, и, по-видимому, всерьез рассматривали вариант с усмирением разбушевавшегося Полтергейста посредством троекратного прочтения «Отче наш», пока кто-то из наиболее технически подкованных членов семьи не додумался приложить ухо к решетке вентиляции. Похоже, в отключке я пребывала довольно долго, так как в то время, когда я пришла в себя, за стенкой вовсю работали спасатели.

На смех меня уже больше почему-то не прибивало, но на призывы извне я откликнулась вполне успешно, подтвердив тем самым, что я еще жива. Спасатели начали разбирать кладку с удвоенной скоростью, однако, то ли они еще не до конца проснулись, то ли звук моего голоса распространялся по чересчур извилистой системе координат, но первый блин вышел у них таким откровенным комом, что даже мне, пребывающей, между прочим, буквально между жизнью и смертью, стало стыдно за их квалификацию. В итоге, к монотонному стуку и скрежету в огромном количестве присовокупилось громогласно озвученное возмущение хозяина квартиры, в которой спасатели в кратчайшие сроки раскурочили кухонную стену, не угадав при этом с этажом.

У меня так сильно болели ссадины на руках и ногах, что я толком не уловила дальнейшее развитие события. В голове у меня словно срабатывало примитивное реле: когда становилось совсем невыносимо больно, мозг выключался, немного отпускало – включался снова. Цикл возобновлялся столько раз, что я постепенно перестала вообще осознавать происходящее вокруг, я как будто проваливалась в черную дыру, почти задыхалась, но в последнюю секунду выныривала на поверхность, чтобы судорожно схватить посиневшими губами сухой, царапающий легкие воздух.

В чем-то мое невнятное состояние определенно сыграло мне на руку. Во всяком случае, я была временно избавлена от расспросов и допросов по поводу причин моего нахождения в несколько не подходящем для ночных прогулок месте. Меня аккуратно вытащили в чью-то сверкающую дорогим кафелем кухню, осторожно погрузили на носилки и вкололи обезболивающий укол, после чего меня совсем развезло, и очнулась я уже на больничной койке ближе к полудню.

Сквозь неплотно задернутые шторы настойчиво пробивались ослепительно яркие лучи солнечного света. А вот лицо склонившегося надо мной доктора напоминало Луну – идеально круглое, испещренное причудливыми неровностями глубоких морщин. Слегка диссонировали с лунным рельефом густые кустистые брови и неровно подстриженные усы, заметно тронутые сединой.

– Как вы себя чувствуете, Ида?– участливо поинтересовался луноликий эскулап, – хотите пить?

Я отрицательно помотала головой. В качестве ответной реакции голова мерзостно закружилась, но ярко выраженных болевых симптомов я практически не ощутила. Зато мой взгляд упал на перебинтованные, словно у мумифицированного египетского фараона руки, и настроение моментально покатилось под откос. И как я с таким «декором» пойду на похороны Эрика, хотелось бы мне знать?

– Что, плохо? – врач отнес мою недовольную гримасу на счет физических страданий и решительно потянулся за одноразовым шприцем, – сейчас я вам еще укол поставлю, потерпите, пожалуйста!