В двух шагах от войны

Димка даже дернулся — это их с Арсей была работа. Он уже открыл было рот, но Арся слегка ударил его локтем в бок.

— А не вы ли тут, братцы, постарались? — подозрительно спросил Антон, поглядывая на Соколова и Гикова.

Соколов сморщился, но промолчал, а Арся насмешливо пожал плечами, и этого Димка понять не мог: что он, Антона боится?

— Ладно, — сказал Антон, — мое дело сторона. Только… — Он не договорил, махнул рукой и отошел от ребят.

…На капитанском мостике стояли Замятин, Громов и Людмила Сергеевна, между ними понурый Боря. Туда же, еле передвигая ноги, поднимался Карбас.

— А мезенского чего туда понесло? — удивился Морошкин.

— Так он же у нас начальство, как-никак, — засмеялся Славка, — с него двойной спрос.

На мостике происходил крупный разговор. Когда он закончился, Громов оперся руками о планшир и громко крикнул вниз:

— Слушать всем! Этого Ма-малыгина с первым встречным судном отправим обратно в Архангельск. Если судна не будет, разберемся с ним, с зайцем этим, в Кармакулах. Найдем и тех, кто ему помогал на «Зубатке» спрятаться. — Он помолчал, а потом ткнул пальцем в сторону понурого Кольки. — А этого за то, что собаку приволок, с бригадиров смещаю. Бригадиром будет Корабельников. Всё! А ты, — обернулся он к Боре, — ступай на камбуз, скажи коку, чтоб тебя на довольствие поставил. Вре-мен-но!..

Борька рванулся, но Людмила Сергеевна остановила его.

— Подожди, Борис, — сказала она, — ты хоть понимаешь, как перед матерью и сестренками виноват?

Боря опустил голову.

— Ну, иди, — вздохнула Людмила Сергеевна.

Борька кубарем скатился по трапу.

Афанасий Григорьевич захохотал:

— Ну, герои, чтоб их всех косатка проглотила! Я молодой такой же был. Чего делать-то будем, Пал Петрович?

Замятил задумчиво потер щеку и медленно сказал:

— Я не учитель, не воспитатель. Я моряк и, что с ними делать, не могу сказать. Это уж больше ваша забота.

— Это все так, Павел Петрович, — сказала Людмила Сергеевна. — Дело-то в том, что надо как-то обязательно сообщить в Архангельск, что Малыгин у нас.

Замятин досадливо поморщился.

— Сам понимаю, что надо, — он подумал немного, потом решительно сказал: — А, семь бед… Дам радио, благо пока еще в Белом море, а сюда фрицы еще не больно разлетались.

Он ушел к радисту, а через некоторое время вышел оттуда, поматывая крупной своей головой.

— Попадет мне, — сказал он, — всем фитилям фитиль будет. Но ладно, главное — сообщил.

— Спасибо, Павел Петрович, — сказала Людмила Сергеевна.

— Семафор с флагмана! — закричал вахтенный.

Замятин поднес к глазам бинокль.

— Так, — сказал он через некоторое время. — Вот и фитиль.

— Что пишут-то? — спросил Громов.

— Что? А вот что: категорически запрещаю пользоваться судовой рацией. В случае повторения ваша… хм-м… извиняйте, такая-то коробка будет направлена обратно в Архангельск. Демаскируете конвой, значит. Вот так.

— Скажите: больше не будем, — растерянно пробормотала Людмила Сергеевна.

— Это у вас в школе ребятишки так говорят, — сказал Замятин, улыбнувшись, и повернулся к вахтенному. — Отвечай: «Вас понял, приказание выполню».

Людмила Сергеевна спустилась на палубу, а оба капитана долго еще стояли на мостике. Стояли в одинаковых позах, держась руками за планшир, и молчали. Замятин смотрел на правый берег, Громов поглядывал на шедший впереди и немного левее конвой. Справа по борту на недалеком берегу виднелись избы села Верхняя Золотица. Начиналось горло Белого моря.

— Опять семафор с флагмана! — крикнул вахтенный матрос.

— Что там еще? — сердито спросил Замятин.

— «Зубатке»… и… приданным ей судам… следовать само… самостоятельно… само… — Матрос вдруг замолчал.

— Ослеп, что ли? — неожиданно грубо крикнул Замятин.

— К осту… от острова… Моржовец… Конец.

— Так, — жестко сказал Замятин. — Ну вот, Афанасий Григорьевич, теперь мы… самостоятельная эскадра.

Громов положил руку Замятину на плечо.

— Ништо, капитан, выдюжим. Не такое бывало.

— Не такое бывало, — кивнул Замятин, — а такого… — Он показал рукой на палубу, где группками стояли возле бортовых лееров или сидели на трапах или прямо на настиле его подопечные — кому семнадцать, кому пятнадцать, а кому и четырнадцать.

Он отвернулся и уже спокойно сказал матросу:

— Пиши: «Ясно вижу. Исполняю». Всё.

И когда на фок-мачте флагмана увидел знак «Добро», тихо скомандовал рулевому:

— Три румба вправо. Так держать, — и потянул ручку гудка.

В прозрачном и тихом воздухе три раза прозвучал хрипловатый басок «Зубатки», и через некоторое время ему ответил чистый и сильный голос головного сторожевика, а затем сперва вразнобой, а потом слитно, как один, загудели все суда отворачивающего к западу конвоя.

На мостик поднялась Людмила Сергеевна. Она вопросительно посмотрела сперва на одного, потом на другого капитана.

— Что, уже? — спросила она.

Замятин молча кивнул.