В двух шагах от войны

Боцман достал из-за голенища большой нож и взрезал один из мешков. Под сероватой липкой коркой там действительно была совсем сухая мука. Замятин велел пересыпать ее в чистые бочки и отнести на камбуз и, резко повернувшись, ушел.

…Шел по морю корабль из солнечной страны, где растут бананы, проплыл тысячи миль и в бурю и в штиль, плыли на нем смуглые веселые люди, а где они сейчас? Вынырнула из-под воды черная металлическая акула, выплюнула из своей пасти сигару-торпеду… и только спасательный круг лежит на нашей палубе…

— А зачем он из Панамы из этой к нам сюда? — негромко спросил Саня Пустошный.

— Полагаю, из конвоя это. К нам шли, — сказал Громов. — Кажись, Панама тоже Гитлеру войну объявила, верно, комиссар?

— Да, — ответила Людмила Сергеевна. — А этот не дошел.

12

Рано утром 13 июля «Зубатка» уже обходила длинный, низкий, обрывистый и темный выступ мыса Северный Гусиный Нос. Шла она в шести — семи милях от мыса — ближе подходить было опасно: у берегов на приглубых[26]

банках[27] пенились белые буруны.

После завтрака почти все мальчишки высыпали на палубу, толпились на полубаке, на корме, стояли около бортовых лееров. Вот она, Новая Земля! Кто знает, как она встретит их?

Погода по-прежнему была хорошей, с юга почти в корму дул легкий бриз, волны шли невысоким накатом. Но капитана Замятина это не радовало. Вчерашние находки в море тревожили душу. Судя по всему, этот несчастный «Эль капитано» был потоплен совсем недавно и неподалеку от этих мест. Значит, фашистские стервятники рыщут где-то поблизости. И под берегом здесь идти нельзя: побережье сильно изрезано заливами, бухтами, губовинами[28], а сам залив Моллера прямо усеян островами и островками. В такую погоду «Зубатка» и ее караван и с воздуха, и с воды, и в перископ видны, как черные жуки, медленно ползущие по блестящей зеленоватой поверхности.

До становища было уже рукой подать, и, случись сейчас что-нибудь, никогда не простит себе этото капитан. Он не вздрогнул, когда услышал истошный крик кого-то из мальчишек: «За кормой самолет!» — только крепче сжал руками планшир.

— Все наверх! Надеть спасательные пояса! Антуфьева и Ситникова — на мостик! Вахте — по местам стоять. Полный вперед! Пулеметы к бою! скомандовал он.

И уже не оглядывался, зная, что команды его выполняются быстро и четко. С левого крыла мостика Замятин нащупал в бинокль далеко за кормой медленно приближающуюся черную точку.

Очертания самолета еще не были видны, а когда силуэт проявился резче, он отвел бинокль и сказал штурману:

— Не пойму что-то. «Юнкерсов» видел, «хейнкелей» видел, а такого не припомню. Посмотри, Антуфьев, может, узнаешь.

«Зубатка» в это время уже обошла мыс и, двигаясь к северо-западу, пересекала залив Моллера. Справа за кормой оставалась широкая губа Литке, а справа по носу виднелись островки, преграждающие вход в узкую изрезанную губу Обседья. Замятин все же старался по возможности прижаться к берегу в случае чего, хоть выброситься можно.

«Азимут» послушно тащился на буксире, «Авангард», тоже прибавив ход, шел точно в кильватере.

Штурман долго смотрел в бинокль, затем рассмеялся.

— Похоже, свой, Павел Петрович, — сказал он.

— Похоже или свой? — недовольно спросил Замятин.

Антуфьев опять притиснул к глазам бинокль — самолет уже был виден хорошо, и через некоторое время штурман облегченно воскликнул:

— Свой! «Каталина» это. Не иначе, Илья Палыч летит.

— Какой еще Илья Палыч? — сердито спросил Замятин.

— Да Мазурук же! Командир авиаотряда ледовой разведки. Я его «Каталинку» хорошо знаю. Мне дружок-летчик в Архангельске рассказывал они тут отбившиеся от караванов суда разыскивают, людей спасают. Это его «каталинка».

— Каталинка каталинкой, а от пулеметов пока не отходить! — приказал Замятин и взял у штурмана бинокль.

Он спокойно вздохнул, когда небольшая летающая лодка прошла над самой «Зубаткой» и приветливо покачала крыльями, на которых четко виднелись красные звезды.

— Отбой, — сказал он.

А «Каталина» между тем поменяла курс и пошла в сторону губы Обседья. Словно разглядывая что-то, она сделала два круга над одним местом и, снова покачав крыльями, пошла на север.

— Что он там увидел? — задумчиво сказал Антуфьев. — Может, поближе подойдем, капитан, а? Не зря ведь он крыльями махал.

— Куда еще ближе, — ответил Замятин, — глубины здесь слабо промеряны, да и камней полно. Рисковать зря не буду.

Антуфьев промолчал. Он внимательно осматривал в бинокль берега, и только тогда, когда миновали опасный архипелаг и справа по носу показалась северная оконечность губы с черными отвесными скалами и узкой прибрежной полосой песка, он опустил бинокль и слегка присвистнул.

— Вот оно что, — сказал он, — глянь-ка, Пал Петрович, коробка там какая-то в песок воткнулась.

Замятин взял бинокль и долго вглядывался в берег.

— Да-а, — протянул он, — судно, не маленькое: тысяч на шесть водоизмещения потянет. Флага нет, и вымпела нет. Значит, и людей нет. Ушли.

— Наверно, подлодка загнала, — предположил штурман.