– Ой, нет, не думаю. Сегодня мне нехорошо, я по-настоящему болен. Наверно, отравился едой. Вероятно, в мотеле что-то произошло, все жалуются. Но это даже к лучшему. Мне кажется, нам лучше остаться. Но я занимаюсь поисками очень активно. Оказывается, правительство опубликовало на своем сайте список имен. Я еще его не смотрел, но разреши мне дать тебе адрес…
Эми прекратила разговор и выключила телефон.
Она разозлилась так, как не злилась никогда в жизни. Десять раз глубоко вздохнула, пытаясь вспомнить технику, которой ее обучали на занятиях по медитации (кто-то заявил, что таким образом можно контролировать боль не хуже болеутоляющего, ха-ха-ха).
У нее оставалась только одна возможность. Она вынула из сумочки листовку с зомби, развернула ее и набрала номер, который парень продиктовал во время пресс-конференции.
Пройдя через пункты голосового меню, она добралась до оператора:
– Э, привет. Меня зовут Эми Салливан. Моего парня зовут Дэвид Вонг. Именно из его дома началась инфекция. Мы оба были там. У меня симптомы. Мне кажется, меня должны были поместить в карантин, но я в двух часах езды, и мне не на чем ехать.
Долгое молчание на другом конце линии.
– Пожалуйста, подождите.
Через минуту заговорил дружеский мужской голос:
– Мисс Салливан?
– Да, сэр.
– Мы приедем за вами. Оставайтесь там, где вы находитесь. Не паникуйте.
– Хорошо. Вы знаете остановку автобуса перед…
– Мы знаем, где вы находитесь. Мы будем через полчаса. Пожалуйста, оставайтесь там, где вы находитесь. Если к вам кто-нибудь подойдет, попросите его остановиться в пятидесяти футах от вас. И не волнуйтесь.
Тридцать минут? Значит, у них есть люди в городе.
Она повесила трубку и откусила от «Ред Уайнз». Она чувствовала себя очень глупой. Это именно то, что надо было сделать намного раньше. Она окажется в Неназываемом еще до темноты.
Темнота. Жажда.
До этого я попадал в больницу только раз. У меня были контузия, несколько порезов, и раздробленная глазница – в аварии, – и небольшая огнестрельная рана – не в аварии. Смутно это помню, потому что период жизни, в который все это произошло, почти стерся из памяти. Но одно помню совершенно отчетливо – длинное, медленное и неустойчивое возвращение сознания, последовавшее за выходом из искусственной комы. Изображения и запахи дрейфовали в тумане бессмысленной логики сна, и казалось, что без меня мир прыгнул во времени вперед. И жажда. Эта была похожа на ту.
Я твердо помнил, что вошел в Порта-Потти и вышел из сортира ББ в кричащую и толкающуюся толпу, собравшуюся за магазином. Людей туда согнала Национальная гвардия – смущенные испуганные юнцы с автоматами без защитной одежды. Кто-то начал стрелять, рядом со мной взорвалась голова, как и баллон с газом, и мертвый парень рухнул в дверь, из которой я только что вышел.
С тех пор прошли дни. Это я знал. Чувствовал по боли в суставах. И смутно помнил циклы: сознание и потеря сознания, опять сознание, ночной сон, приход и уход дня, который мало отличался от темноты. Меня куда-то несли, потом опять возили по коридору на каталке. Я вспомнил, что мне поставили капельницу, потом сняли, потом опять поставили. В какое-то мгновение я оказался на воздухе, за изгородью, говорил с другими людьми. Вспомнил крики и панику. Все это мгновенно пронеслось в мозгу, как свет фар, на секунду осветивший ночную спальню. Пронеслось и исчезло. Бессмыслица.
Сон.
Пробуждение.
Темнота.
У меня есть глаза. Я чувствовал, как дергались открывавшиеся и закрывавшиеся веки, хотя попрежнему ничего не видел. Ослеп?
Я пошевелил правой рукой. Вроде не тащу прикрепленную к ней пластиковую трубку, значит, капельницу от меня отцепили. С некоторым усилием поднял руку к лицу, чтобы проверить, есть ли на глазах бинт. Не было. Я моргнул. Потом попытался поднять голову и застонал – шею пронзил огненный шип обжигающей боли. Посмотрел вокруг, пытаясь найти свечение циферблата, свет в щели под дверью или мигающие зеленые огоньки консоли, измеряющей мои жизненные показатели.
Ничего.
Я попытался сесть. Сумел оторвать спину от простыни, но вторая рука не пошла со мной. Я дернул ею, услышал звяканье металла и почувствовал на запястье холодную сталь. Меня приковали к кровати.
Плохой знак. Всегда.
Разлепив сухие губы, я прохрипел:
– Эй?
Меня мог бы услышать только тот, кто сидел рядом. Я попытался сглотнуть и попробовал еще раз:
– Эй? Есть тут кто-нибудь?
Что-то вроде эха моего голоса подсказало мне, что я в маленькой комнате.
– ЭЙ?
Я подождал звука шаркающих шагов медсестры или даже звона ключей здоровенного тюремщика, который крикнет мне заткнуться ко все чертям, иначе он посадит меня в одиночку.
Ничего. Но, кажется, где-то вдалеке капала вода.
Внезапно я проникся уверенностью – абсолютной уверенностью, – что меня здесь бросили. Никаких допросов, они сунули меня в это здание, приковали к кровати и оставили умирать от жажды. И даже не оставили света. Я буду лежать, день за днем, ходить под себя, как брошенный в трейлере пес, чей хозяин ушел куда-то за метамфетамином.