Читаем В глубь времен полностью

— Я тебе обещаю, — сказал Люкос. — я прослежу… Сама нежность… Ничего, кроме нежности… — он взял в свои твердые, как кирпичи, руки того, кто за эти часы общего чудовищного напряжения успел стать его другом, и бережно их пожал. — Я тебе обещаю… Давай.

Через несколько минут Симон уже входил в комнату Элеа, предварительно подняв по тревоге Лебо, который в свою очередь поднял на ноги Гувера и Леонову. Медсестра, сидевшая у изголовья Элеа, читала какой-то сентиментальный роман. Увидев, что дверь открывается, она поднялась и сделала знак Симону соблюдать тишину. При этом она приняла профессионально заботливый вид и жестом указала на лицо Элеа. В действительности же ей было глубоко безразлично состояние Элеа, она все еще находилась в своей книге, в душераздирающей исповеди женщины, покинутой в третий раз. Медсестра истекала кровью вместе с героиней романа и проклинала мужчин, в том числе и того, который только что вошел.

Симон наклонился к Элеа, ее изможденное лицо еще сохраняло теплый цвет, но она уже не открывала глаза. Дыхание едва приподнимало ее грудь. Он нежно позвал ее по имени: "Элеа….Элеа…"

Веки слабо вздрогнули. Женщина была в сознании, она слышала его. Вошла Леонова в сопровождении Лебо и Гувера, который держал стопку увеличенных фотографий. Он издалека показал их Симону. Тот кивнул головой и снова постарался привлечь к себе внимание Элеа. Он положил микропередатчик на голубое одеяло, приподнял прядь волос, обнажая левое ухо, похожее на бледный цветок, и аккуратно ввел слуховой аппарат в розовый проем слухового отверстия.

Подчиняясь рефлексу, Элеа попыталась тряхнуть головой и сбросить с себя этот аппарат новой пытки. Но потом отказалась от этого движения, не в силах побороть изнеможение.

В этот момент Симон заговорил, стараясь ее успокоить. Он говорил очень тихо по-французски:

— Вы меня понимаете. Сейчас вы меня понимаете!

И в ухо Элеа на ее языке голос шептал: "…сейчас вы меня понимаете… вы меня понимаете, и я могу вас понять…"

Те, кто смотрел на нее, увидели, как остановилось ее дыхание. Леонова, полная сострадания, приблизилась к кровати, взяла Элеа за руку и заговорила по-русски, стараясь передать ей всю теплоту своего сердца.

Симон поднял голову, посмотрел на нее жестким взглядом и сделал знак удалиться. Леонова, немного смущенная, повиновалась ему. Симон протянул руку за фотографиями. Гувер отдал их ему.

В левое ухо Элеа лился ручей сострадания, которое она понимала, а в правом ухе грохотал рычащий поток, который она не понимала. Потом молчание. И снова:

— Вы можете открыть глаза?.. Вы можете открыть глаза?.. Попробуйте… — Симон замолчал. Все смотрели на нее. Ее веки дрожали. — Попробуйте… Еще… Мы ваши друзья… Смелее…

Глаза открылись. Они никак не могли привыкнуть к происходящему. К этому нельзя было привыкнуть. Люди никогда не видели таких огромных голубых глаз. Ни у кого из их современников не было глаз цвета неба темной ночью — сумерки, надвигается бурная ночь, осенний ветер уже сорвал облака с небес и на них остались только приклеенные золотые рыбки.

— Посмотрите!.. Посмотрите… — шептало в ухе. — Где питающая машина?

Перед ее глазами проходили одно за другим изображения предметов из цоколя. Они должны были быть ей понятны.

— Питающая машина?.. Где питающая машина?

"Есть? Жить? Почему? Зачем?"

— Посмотрите!.. Посмотрите!.. Где питающая машина?.. Где питающая машина?

"Спать… Забыть… Умереть…"

— Нет! Не закрывайте глаза! Посмотрите! Посмотрите еще раз… Эти предметы найдены вместе с вами… Один из них должен быть питающей машиной… Смотрите!.. Я вам еще раз покажу… Если вы увидите питающую машину, закройте глаза и снова откройте их…

Посмотрев на шестую фотографию, она закрыла глаза и снова их открыла.

— Быстро! — приказал Симон.

Он протянул фотографию Гуверу, который с мощностью и скоростью циклона устремился вон из комнаты.

Это был один из еще не исследованных предметов, который снова положили в цоколь рядом с оружием.


* * *


Здесь необходимо объяснить, что же сделало такой трудной расшифровку и понимание языка Элеа. В действительности это был не один язык, а два: язык женский и язык мужской, абсолютно разные как по синтаксическому, так и по лексическому составу. Конечно же, мужчины и женщины понимали друг друга, но мужчины говорили на мужском языке, в котором есть свой мужской и женский род, а женщины — на женском языке, в котором тоже есть свой мужской и женский род. А в письменности это иногда мужской, иногда женский языки, в зависимости от времени суток или от времени года, когда происходит действие, в зависимости от цвета, температуры, волнения или спокойствия, в зависимости от горы или моря и т. д. А иногда эти два языка смешаны. Очень трудно привести пример отличий языка "он" от языка "она", поскольку два эквивалентных значения могут быть переведены только одним словом. Мужчина сказал бы: "что нужно без шипов", женщина сказала бы: "лучи заходящего солнца", и тот, и другой поняли бы, что речь идет о розе. Это лишь пример — во времена Элеа люди еще не придумали розу.

Перейти на страницу:
Нет соединения с сервером, попробуйте зайти чуть позже