В годы испытаний

Это было справедливое решение. Японский империализм на протяжении десятилетий был злейшим врагом СССР. Милитаристы этой страны не раз нападали на Советский Союз, стремясь захватить Дальний Восток и Сибирь вплоть до Урала. В годы второй мировой войны правящие японские круги систематически нарушали пакт о нейтралитете между СССР и Японией, генеральный штаб Японии снабжал гитлеровское командование секретной информацией о численности и дислокации частей и резервов Красной Армии, о ее вооружении, об экономическом положении Советского Союза, о состоянии военного производства. Японские правителя вынашивали планы нападения на СССР и выжидали удобный для этого момент. Это вынуждало наше Верховное Главнокомандование держать на границе с Маньчжурией 40 дивизий. Японские корабли чинили всяческие препятствия советскому судоходству на Дальнем Востоке, незаконно останавливали наши суда и даже топили их. С лета 1941 до конца 1944 года они задержали 178 торговых советских судов. На дальневосточных границах СССР японцы не прекращали провокации: только в 1944 году они 144 раза нарушали границу и 39 раз обстреливали советскую территорию.

Учитывая все это, 5 апреля 1945 года Советский Союз денонсировал советско-японский пакт о нейтралитете. В заявлении Советского правительства указывалось, что со времени подписания пакта обстановка изменилась. Япония, будучи союзницей Германии, помогает ей в войне против СССР. При таком положении, говорилось в заявлении, пакт о нейтралитете между Японией и Советским Союзом потерял смысл и продление его стало невозможным.

Попытка союзников — США, Великобритании и Китая — склонить Японию к безоговорочной капитуляции, предпринятая во время работы Потсдамской конференции, не достигла цели. Через два дня после опубликования Потсдамской декларации японский премьер-министр Судзуки заявил, что его правительство игнорирует декларацию и будет неотступно продолжать войну до ее успешного завершения.

Необходимо было в кратчайшие сроки нанести японским милитаристам полное и окончательное поражение. Ставка, как потом стало известно, имела на сей счет четко разработанные планы.

В середине июня я был вызван в Главное политическое управление РККА. Из Германии в Москву ехал на машине. Дороги были забиты. Машины, повозки, детские коляски с жалким домашним скарбом, худые, плохо одетые, босые, голодные люди…

Но настроение у всех, чувствовалось, было приподнятое. Эти люди пережили войну. И теперь, когда наступил мир, все житейские тяготы у них как бы отступили на второй план. Люди наслаждались покоем, стали добрыми, непритязательными, потому что мир вселял в каждого надежду на то, что жизнь скоро станет лучше.

…В Главном политическом управлении мне сообщили о назначении меня на должность члена Военного совета 15-й армии, штаб которой находился в районе Биробиджана, куда надлежало отбыть незамедлительно. Так что за одни сутки я покончил со всеми своими московскими делами и вечером уже был в поезде, идущем на Дальний Восток.

В одном купе со мной оказался генерал-лейтенант Г. И. Хетагуров. Он был назначен командиром одного из корпусов. Тогда я и не подозревал, что наши пути-дороги пересекутся еще не один раз. Григорий Иванович оказался общительным человеком и приятным собеседником. Заметный кавказский акцент, горская мудрость придавали его рассказам неповторимый колорит и остроумие. Он, оказалось, уже воевал с японцами на Халхин-Голе в должности командира артиллерийского полка.

— Японцы — противник упорный, — говорил генерал Хетагуров, — но бить его можно. Офицеры у них — баре, ведут себя с нижними чинами надменно. Одним словом, два класса в армии: эксплуататоры представлены офицерским корпусом, а трудящиеся — это солдатские массы…

Я спросил, насколько самурайский дух захватил японскую армию.

— Самурайские традиции, — ответил Григорий Иванович, — насаждались у них в военной среде десятилетиями. Среди солдат и особенно среди офицеров действительно много фанатиков. Японское командование всегда создавало специальные отряды смертников из летчиков, танкистов, пехотинцев, разведчиков. Но я убежден, что, если мы как следует ударим по японцам, самурайский дух из них выветрится довольно быстро…

На одной из станций, еще не добравшись до Волги, мы с Хетагуровым, прогуливаясь вдоль вагонов, встретились с высоким стройным генерал-полковником. Чуть полноватое лицо, красивые, пышные русые волосы, густые брови. Это был Семен Павлович Иванов, назначенный, как мы узнали, на должность начальника штаба главнокомандующего советскими войсками на Дальнем Востоке. Узнав, что я и Хетагуров тоже едем на Дальневосточный фронт, он пригласил нас к себе в салон-вагон. Генерал Иванов оказался гостеприимным хозяином: напоил нас молоком, чаем. Мы с Хетагуровым, разумеется, в долгу не остались: тоже по-братски поделились с ним своими дорожными запасами снеди.