В Иродовой Бездне (книга 1)

Каждое слово, каждое движение было воплощением величайшей кротости и смирения.

– Ведь я не могла не приехать сюда. Господь побудил мое сердце, это Он, а не я.

– Да, – соглашался Лева, – все доброе, хорошее, что проявляется в нас, это не наше, это Его. Наше – это только грех. И верно, Паша, нам нечем хвалиться, только Христом, Христом одним…

– Дорогой брат, я угощу вас сейчас чаем. Извините, что я сразу не догадалась, вы так увлекли меня своим рассказом. А потом придут узники, ужин уже готов, стоит в печи, и мы будем ужинать с ними.

Она поставила горячий чай, молоко, хлеб, и Лева с аппетитом пил и говорил о том, как дорога для христианина простая пища – хлеб насущный.

– Я вот в своих путешествиях больше питаюсь хлебом и огурцами и чувствую себя сытым и спокойным.

Паша поделилась своим желанием посвятить себя всецело только Господу!

– Да благословит вас Господь! – сказал в ответ Лева. – Лучшего нам и желать нечего. А я вам скажу откровенно, – продолжал он, – думаю никогда не жениться, все отдать Иисусу. Обет я, конечно, не давал, но стремлюсь.

– Много, много силы для этого нужно, – сказала Паша, серьезно смотря на юношу. Эти слова врезались в его душу, и прошло много лет, но он их помнил и, пройдя большой жизненный путь, убедился, что для большой жертвы нужна и большая сила.

Чем больше присматривался Лева к Паше, тем более внутренне восхищался ею. Он как бы не видел ее внешнего облика, не замечал даже, какого цвета ее глаза, вьются или гладкие у нее волосы, полная или хрупкая она. Он только видел ее и ощущал перед собой чудную душу живой христианки, живущей любовью к Богу и ближним.

Он узнал, что Паша трудится не только тем, что посещает узников, питает их, много шьет, работает, чтобы поддержать их материально; он узнал, что она каждую свободную минуту работает над Словом Божиим и ведет большую переписку с различными страдающими, неся им утешение, а также со многими друзьями из молодежи и проповедниками.

Послышались тяжелые шаги. Дверь отворилась, и в комнату вошел огромный седой старик в лаптях. За ним шел высокого роста, статный, бледный молодой человек, тоже в промокших лаптях. Третьим оказался приземистый человек в крепких сапогах.

Несмотря на усталый вид, они улыбались. Лева сразу догадался, что это братья.

– Это брат приехал, чтобы посетить нас, – сказала Паша. Они обнялись, поцеловались, как самые близкие друзья.

– Редко, редко к нам гости попадают, – сказал старик, снимая лапти, – и вот Бог прислал. Вы от какой общины?

– Я не от общины, – сказал Лева, улыбаясь.

– Так значит из Москвы, от союза прислан посетить?

– Нет, не от союза, – отвечал Лева.

– Так от кого же?

– От Самого Господа, Который любит вас, больше, чем все.

– Ну, беседовать будете после, – сказала Паша. Она ставила на стол дымящиеся щи, а Лева помогал братьям умываться. Поблагодарив Бога за пишу и за приезд брата, сели за стол.

– А скажи, брат, – спросил молодой высокий юноша, – ты много посетил заключенных, ссыльных, видал, как они питаются, а были ли где такие вкусные щи, какие мы, узники, а кушаем вот здесь?

– Нет, ничего подобного я не видал. Большие слезы, лишения.

Старик положил ложку, которой хлебал щи, и, кивнув головою на Пашу, сказал:

– С ранней юности она радостью для общины была и теперь все нас утешает, кормит.

– Вы неверно говорите, дорогой брат, – сказала Паша, ставя на стол тарелку с хлебом. – Это не я, это ведь Господь.

– Это верно, верно, – подтвердили все. Паша убрала со стола, и Лева подробно, со слезами на глазах, начал описывать неизвестным узникам события последних дней. Закрывались общины, отбирались молитвенные дома, многие пресвитеры – союзные благовестники оказывались наемника ми, бросали свои стада и трусливо бежали, оставив дело Божие, чтобы спасти благополучно своя тела. Некоторые писали в газетах, что отказываются от веры, вновь насмехались и позорили Распятого.

– Вывод один, – говорил Лева, – это как в книге «Есфирь» поднять вопль к Богу. Только Он один может спасти народ Божий от уничтожения.

Преклонив колена, они еще раз в слезах молились Богу, моля о разрушенных, покинутых общинах, о рассеянные, обездоленных верующих, чтобы не скудела вера ни в ком. Когда поднялись с колен, вытирая свои глаза, то брат старец бодро сказал

– А мы вас брат порадуем. Ну-ка, Паша, давай!

Из соседней комнаты Паша вынесла скрипку, гитару, мандолину. Старичок настроил мандолину, Паша взяла гитару, а юноша, радостно улыбаясь, как будто бы он был самый счастливый человек в мире, – скрипку. Под звуки музыки полилась песнь христиан: