В Иродовой Бездне (книга 2)

Сойдя с поезда, я уже не имела возможности, как в прошлом году, идти прямо в лазарет, так как тут же была задержана оперпостом. Выяснилось, что в лагерях карантин и всякие свидания запрещены из опасения занести тиф, который свирепствовал на этой дороге. Мне предложили немедленно, со следующим поездом, уехать, но я упорно не хотела подчиниться. Целые сутки я не двигалась с места, пока не покорила сердца охранников и не вымолила у них разрешения вступить на лагерную территорию, пройти в отделение и просить свидания.

Там я встретила новые мытарства и — как их результат — новые переживания. Выяснилось, что свидания разрешают только с освобождаемыми, когда их вытряхнут за лагерную черту, как ненужную вещь: «Бери жалкие остатки человека, изуродованного тяжелым трудом». А Ваня фактически еще не был освобожденным, и мне пришлось добиваться рассмотрения его дела. С каким трепетом и волнением следила я за человеком, который щелкал на счетах, подсчитывая дни зачета рабочего. От этого подсчета зависело мое свидание: решалась судьба, хватит или нет дней, отработанных им, до срока. И к моему ужасу, их не хватало, потому что Ваня, как больной, был лишен зачета. Казалось, надежда на свидание рухнула. Но я опять проникла к начальнику и все подробно объяснила ему. И он подарил мне три дня свидания, предупредив, правда, что Ваню я лично не увижу: в лазарет не пропустят, а покажут только в окошко.

Помню, с какой радостью я бросилась бежать к лазарету по узкой дорожке болота. Были сумерки, шел снег и дождь, и это несмотря на то, что май был уже на исходе. А здесь было все мертво: озера покрыты льдом, деревья голые. Дул холодный, пронизывающий ветер, и меня в холодном плаще продуло насквозь. Внизу, в ущелье, шумела и плескалась река Выг, а на обрыве ее виднелись огоньки лазарета, куда я стремилась всем своим существом. Я знала, что Ваня давно уже ждет меня, ему сообщили о моем приезде: толкаясь в отделении, я встретила тем его знакомых.

Несмотря на запрет, в лазарет я все же попала и провела там шесть дней, то есть вдвое больше, чем значилось в распоряжении начальника.

В лазарете ко мне все относились хорошо, и я имела возможность лично готовить Ване пищу, и все, что я готовила, казалось ему особенно вкусным.

Дольше шести дней оставаться было рискованно. Я сознавала, что хотя я по-прежнему нужна была Ване, но оставаться было нельзя. Между тем, я так сжилась со всеми ними в палате. Я почти круглые сутки сидела у постели Вани, исключая четыре часа сна. Мы и говорили, и молчали вместе — все было хорошо.

– Я уезжала с разбитым сердцем, заливаясь слезами от сознания своей беспомощности и безвыходности положения», — так закончила свое письмо Соня.

А теперь несколько слов о том, как попало оно к Леве. Он уже был на свободе и работал врачом. Примерно в 1967 году, беседуя с одним из своих местных знакомых, Лева рассказал ему кое-что о днях своего пребывания на Беломорканале. В этой связи он упомянул фамилию Баутина и имя Сони. Вскоре Леве довелось ознакомиться с рукописью Б.В.Мазурина «Ваня Баутин». Еще немного времени спустя Лева написал Соне по полученному им ее адресу. Соня живо откликнулась и прислала Леве свои воспоминания о последних днях Вани Баутина и вообще о своей поездке.

Лева познакомился с Соней, когда она была в лазарете и ухаживала за Ваней. Однажды, освободившись от работы, он увидел ее одиноко сидящей около Лазарета и подошел.

– Ваня спит, — сказала она. — Я решила подышать свежим воздухом. Слышала, что вы — верующий и любите Бога?

– Да, я верующий, — подтвердил Лева. — И Бог есть любовь. И жить по любви со всеми — это основное. Я очень рад, что вы посетили своего брата Ваню и так заботитесь о нем. Мы все, здешние верующие, восхищаемся, что вы, не считаясь ни с чем, добились свидания с ним и жертвуете собою.

Соня взглянула на Леву испытующим взглядом и сказала:

— Я вам верю. Знаете, я совсем не его сестра. Я из дома Чертковых и посещаю наших заключенных и ссыльных. Приеду к одному — говорю, что я его сестра, к другому — что я его невеста, и добиваюсь свидания. Впоследствии Соня вышла замуж за Ваню Сорокина, друга и единомышленника Вани Баутина. Сорокин, как и многие другие бывшие члены Московского вегетарианского общества, также прошел изрядный путь испытаний как на Беломорканале, так и в других местах. Освободившись и женившие, на Соне, он из каких-то соображений принял ее фамилию. 'Теперь этот Ваня Рамм, как и Соня, в весьма почтенном возрасте, пчеловод по профессии. Живут они на Северном Кавказе. Кстати, Соня, латышка по национальности — не Соня, а Сусанна.

Эта жертвенность вызвала восхищение у Левы:

— Так, значит, и теперь есть люди, которые помнят о страдающих и посещают их, как это делал некогда он сам.

Лева не выдержал и решил поделиться с Соней своими самыми сокровенными мыслями.