В Иродовой Бездне. Книга 2

— В следующий раз мы с вами побеседуем по главному вопросу: членом какой тайной организации вы являетесь, кто вас послал? Мы глубоко убеждены, что идея посещения, организация помощи, издание журнала «Вестник изгнанника» не могли исходить лично от вас. Тут есть сила, которая управляет вами. Ведь не мог же все это придумать один восемнадцатилетний мальчишка?

Лева сначала молчал, но когда его продолжали допрашивать насчет организации, «шайки», сказал, что все расскажет в следующий раз.

На следующем допросе присутствовал не один следователь, было все начальство. Все с интересом ожидали раскрытия тайны организации.

— Да, вы правы, — сказал Лева. — Вы правы: один я ничто. Я только посланник. Есть организация, только вы до нее не доберетесь.

— Доберемся, доберемся, — уверенно сказал один из присутствующих. — В каком бы городе ни была, раскроем все равно.

— Я вам говорю, истину, — сказал Лева. — Организация находится на небе, и руководит ею Иисус Христос. Только он через Духа Святого послал меня на это дело.

Следователь сурово посмотрел на юношу, но в присутствии своих начальников не знал, как отреагировать на его слова. Наконец, он сказал:

— Если ты нам еще раз будешь говорить эту ерунду, то мы вот что сделаем: пустим тебя ангелочком и полетишь ты к своему Богу. Будем продолжать допрос, пока ты не сознаешься.

Медленно потянулись дни и недели так называемого следствия. Что ожидало его? Товарищи по заключению, которые интересовались ходом его допроса, только головами качали и говорили: «Ну, дадут тебе, парень, вышку, разве только глядя на молодость твою сжалятся».

Лева читал Евангелие и оттуда вновь и вновь черпал слова ободрения и утешения. «Не бойся, малое стадо!» — слышал Лева слова Христа.

Сознание Левы в те дни как-то особенно раздваивалось: как только вместо Евангелия он брал в руки художественную литературу, начинал читать Тургенева, Лермонтова, словно кто-то его подменял. Читая классиков, он как бы утрачивал внутреннюю силу, какое-то беспокойство охватывало душу, темное, неизвестное, словно пропасть раскрывалась перед ним. Но стоило ему снова взять в руки Евангелие, как покой и тишина водворялись в душе.

Начались ночные допросы. Спрашивали о верующих — одних, других, и все пытались найти, кто же послал Леву. Возвратившись с допросов, Лева молился и все вверял Всевышнему.

А что делалось тогда в эти дни в стенах ОГПУ — страшно представить! Допросы шли день и ночь. Особенно врезалось в память Левы, когда однажды ночью его вели коридором, и вдруг выскочили следователи и закричали: «Зачем здесь этот заключенный! Уведите, уведите его!»

Потом привели какую-то женщину, а Леву поспешно отвели в камеру. Между заключенных все время ходили слухи, что немало людей здесь приговаривают и отправляют «на луну». Один лишь Бог знал, что и как было на самом деле. Судов не собирали, решение выносили особые люди на основании сугубо пристрастного и несправедливого рассмотрения дела обвиняемого. По существу, это был полный произвол.

Наконец, Леве предложили собираться с вещами.

— Куда, зачем? — подумал он. — Ведь обвинение еще не предъявлено.

Его перевели в Красноярскую тюрьму — ту самую огромную Красноярскую тюрьму, к которой он некогда подходил, чтобы передать заключенным передачу и попытаться получить с ними свидание. Но теперь он сам прибыл туда как узник.

Массивное каменное здание тюрьмы, несмотря на суровые сибирские морозы, совершенно не отапливалось. Говорили, что это было вызвано тем, что вышло из строя калориферное отопление.

Глава 7. Тюремная страда

«Взирая на начальника и совершителя верь), Иисуса, Который, вместо предлежавшей Ему радости, претерпел крест…»

Евр. 12:2

Огромная камера, в которую ввели Леву была переполнена. В помещении было очень холодно, так что снимать шапку и пальто не приходилось ни днем, ни ночью. А голод… Какой здесь был голод!.. Кормили очень плохо: знаменитая тюремная баланда, в которой плавали одна две картофелины, и сырой ржаной хлеб — настолько сырой, что из него по заказу тех, кто получал передачи, старые рецидивисты-умельцы лепили удивительные скульптуры, цветы, шахматы. Леве носила передачи сестра Л., но, находясь среди голодных, он не мог есть один, а тут же угощал окружающих. Белье на нем изорвалось окончательно. И вот, пользуясь тем, что в дни передач было разрешено отдавать белье в стирку, Лева передал сестре свои лохмотья, но назад их не получил: из какой-то полосатой розовой материи она сшила ему рубашку.

Тюрьма для Левы была тяжела не только голодом (хотя голод был такой, что кусочек сырого кислого ржаного хлеба казался лучше конфеты), не только прокуренным, тяжелым, вонючим воздухом — она была тяжела прежде всего зловонием духовно разлагающихся людей.