В Иродовой Бездне (книга 4)

Посадили их в столыпинский вагон, в одно отделение. Здесь наконец они смогли свободно побеседовать друг с другом. Юрий рассказал, как его арестовали, как сразу затормошили допросами. Он просто растерялся, так как попал в заключение в первый раз.

— Только Бог помогал мне, — сказал Юрий. Вот только я согрешил: показал на тебя неправду, — сокрушенно произнес он.

– Да, — протянул Лева, но как же так могло случиться?

– Ну, они взяли в оборот Володю Шапошникова, что ты будто бы говорил, что лучше идти в тюрьму, чем в Советскую Армию. Мотали, мотали его, он и подписал. Потом вызвали меня и говорят, что Смирнский говорил эти слова и при вас — это показывает Шапошников. Я стал отказываться, что таких слов никогда не слышал и при мне Смирнский ничего подобного не говорил. Тогда они стали сильно нажимать на нас, а Володя стал умолять меня подписать, иначе ему будет плохо. Я долго сопротивлялся, но потом — сам не знаю как — подписал…

Лева тяжело вздохнул.

Прошли годы. Володя Шапошников не потерял веру в Бога, однако ушел от Него. Он все больше и больше стал выпивать, стараясь заглушить голос совести, и много горя причинил своей матери. Володя писал Леве, чтобы тот простил его грех, и каялся. Лева ответил ему, что прощает, любит его по-прежнему и желает, чтобы он продолжал быть таким же христианином, какими были его отец и дедушка.

Спустя некоторое время Шапошников снова прислал Леве письмо и опять каялся перед ним в своем ложном показании. Лева в ответ вторично прислал ему слова прощения и утешения.

…Стучали колеса вагонов, проходили станции за станциями. Куда их везут, друзья, само собой разумеется, не знали. Не знают они также и то, будут ли они вместе или их определят в разные лагеря. Было достоверно одно — что Господь знает их путь, испытывает и выведет, сделает как драгоценное золото, огнем испытанное.

Уснули спокойно и спали хорошо. На их счастье, в столыпинском вагоне не было слишком тесно.

Наутро, помолившись Богу, делились друг с другом мыслями о грядущем, об ожидаемом…

– Я не знаю, что будет. Срок очень большой, — сказал Лева. — Я уж и так много перенес, и, возможно, придется смертью прославить Бога, уйти в вечность в этих страданиях. Что бы то ни было, я готов к этому. Для меня жизнь — Христос, а смерть — приобретение. Конечно, лучше выйти из этой плоти, разрешиться

и быть со Христом. Только когда подумаешь, что сделал Он для нас и как мало мы сделали для Него, то понимаешь, что нужно остаться в этой жизни и быть светом для многих…

– Да, я думаю, что тебе не следует особенно унывать, — сказал Юрий. — Ведь у тебя специальность медицинская, тебе будет не так трудно, а там, глядишь, не может быть, чтобы все двадцать пять лет держали в заключении. А вот мне, — что я буду делать в лагерях? Я ведь химик, там это не пригодится, и придется работать на самых тяжелых работах. Правда, здоровье у меня неплохое и физический труд будет для меня полезен…

– Не будем смущаться, — предложил Лева. — Он знает путь, и Он силен сохранить тебя, переплавить, и ты будешь сильным работником на нивах Его.

– Дай Бог! — сказал Юрий. — Главное — это веру сохранить…

– Если бы мы не имели этих испытаний, — заметил Лева, — то, возможно, не были бы способны на жертвенный трудовой путь. А теперь Сам Господь будет воспитывать, укреплять, чтобы мы меньше занимались земным, а посвятили себя делу. Когда они доехали до станции Петропавловск (это был Петропавловск казахский), начальник конвоя выкликнул Леву и некоторых других с вещами.

Друзья быстро распрощались. Леву ссадили, а Юрия Рязанцева повезли куда-то дальше, в Сибирь.

Друзья расстались. Надолго ли? Неужели встреча только на небе? Если люди не знают ни милости, ни сострадания, то Бог — Он милосерд. Он силен, Он знает, Он любит, Он усмотрит…

Глава 22. Избави от лукавого

(Петропавловская пересыльная тюрьма)

«И не введи нас во искушение, но избавь нас от лукавого».

Ев. от Матф. 6,13.

Прибывший этап повели в большую Петропавловскую пересыльную тюрьму. Сюда прибывали этапы осужденных из разных частей России. Здесь формировали новые этапы и направляли в различные лагеря.

Камера, куда попал Лева, была большая, с обширными двухэтажными тарами по обеим сторонам стен. Была масса всевозможного народа. Особенно много было с Кавказа — чеченцев, ингушей. Большинство было по 58-й статье — «враги народа».

Вся эта атмосфера для человека, впервые попавшего в пересылку, показалась бы дикой. Все утопало в табачном дыме, кругом раздавались ругань, сквернословие. Люди ссорились из-за каждой мелочи, нервы у всех были взвинчены до крайности.

Но для Левы это было не ново. Не первый и не второй раз в жизни он попадает в пересылки. Конечно, но не мог сказать, как обычно говорят рецидивисты: «Кому тюрьма, а мне — дом родной».