В излучине Дона

И по простой причине — прицелы орудий были пригодны только для стрельбы прямой наводкой.

Мы пробовали выдвигать батарею в боевые порядки, но громоздкие и тяжелые системы руками передвигать было невозможно, а тягачи на поле боя выходили из строя не только от снарядов и осколков, но даже от пуль. В результате мощные орудия стояли без пользы.

В свое время я был артиллеристом, командовал батареей, учился в артиллерийской академии. Меня занимала мысль, нельзя ли использовать батарею для стрельбы с закрытых позиций? Кое-какие соображения у меня были. Решил еще раз побывать у артиллеристов, посоветоваться.

Командир батареи старший лейтенант В. К. Кузьмин удивился, узнав о цели моего приезда. Его доброе круглое лицо растянулось в широкой снисходительно-насмешливой улыбке. Стараясь не обидеть меня, он стал деликатно объяснять, почему мое предложение не годится.

— Чтобы стрелять с закрытых позиций, надо, кроме всего прочего, иметь средства связи и управления огнем, — убеждал он меня. — У нас их нет. Нет и стереотруб. Кроме того, для ведения огня по невидимым целям расчеты должны проходить специальную подготовку. Наши люди умеют вести огонь только прямой наводкой.

Довольный собой и тем, что сумел утереть нос начальнику, Кузьмин смотрел на меня с вежливо-покровительственным видом. Но стоило мне осведомиться, сумеет ли он управлять огнем при смещенном наблюдательном пункте, как от самоуверенности командира батареи не осталось и следа. Кузьмин покраснел до самых ушей.

— Нас этому не учили, — смущенно признался он.

— А вы выберите наблюдательный пункт в створе батарея — цель, — посоветовал я.

— Если так — смогу, — обрадовался Кузьмин. — Только надо научить расчет пользоваться вспомогательной точкой наводки.

— Научите, да не мешкайте. — И я направился к своей машине.

— Товарищ комбриг! — остановил меня Кузьмин. — Расчеты я подготовлю быстро. Но меня беспокоит одно: ограниченный маневр огнем. Цель, которая будет на одной линии с наблюдательным пунктом и батареей, мы поразить сможем. Однако на поле боя будут возникать новые цели, и не обязательно в створе. Как тогда быть?

— Мда-а… — Я задумался. — Может, организовать группу, которая в случае надобности будет создавать дополнительные НП?

— А люди, средства связи?

— Попробую помочь. Может, кое-что удастся раздобыть, — ответил я. — Вы пока создайте хоть один смещенный наблюдательный пункт…

Всю дорогу назад я думал, что нужно непременно написать в Москву о недостатках нынешней организации противотанковых батарей. Им следует придать средства связи, наблюдения и соответствующим образом изменить подготовку расчетов. Этим можно расширить боевые возможности системы ПТО и усилить огневую мощь пехотных и танковых подразделений.

На своем НП застаю Кохреидзе. Вид у него усталый, но докладывает он бодро:

— Привел четыре танка.

Я с благодарностью пожимаю ему руку. Про себя решаю: эти танки Мирводе не отдам. Оставлю у себя в резерве.

Рассказав, как идет ремонт машин, Кохреидзе уходит.

Тут же заявляется Грудзинский с разведсводкой. Сведения неутешительные. Замечено, что противник подтягивает новые части, в основном танковые, артиллерийские и минометные.

— Невесело, — говорю я.

— Да уж куда там, — соглашается начальник штаба. — Мне сдается, что фашисты готовятся к активным действиям. Для обороны таких сил не требуется. Думаю, следует предупредить батальоны о необходимости повысить бдительность.

— Да, конечно. Я и сам уже подумывал об этом и распорядился усилить боевое охранение.

За полчаса все обговорено, но Грудзинский не уходит. Сидит, подперев подбородок руками, и сосредоточенно смотрит на карту. Чувствуется, хочет что-то сказать, но не решается.

Наконец, глубоко вздохнув, спрашивает:

— Петр Павлович, можно откровенно?

— А почему же нет, — удивляюсь я. — Разве мы с тобой когда-нибудь бываем не откровенны?

— Пожалуй, я не так выразился, — поправляется Витольд Викентьевич. — У меня возникли некоторые сомнения, и я хотел с вами поделиться… Вот все думаю, задача у нас неизменная: разбить того-то и того-то, захватить то-то и то-то. Уже несколько дней мы бьемся, пытаясь лбом прошибить стену. Несем потери, подкреплений не получаем, а задача прежняя — овладеть Липо-Логовским. Разве не ясно, что с каждым днем эта задача становится все менее выполнимой? Такие разговоры кое-кто у нас называет пораженческими. А мне думается, что эти кое-кто хотят отучить советских людей самостоятельно думать. Я гражданин своей страны. Надеюсь, вы верите, что я искренне хочу поражения фашизма. Так неужели оттого, что человек скажет то, что думает, он станет менее патриотичен? По-моему, должно быть наоборот. Я сомневаюсь в веобходимости дальнейшего наступления и честно говорю о своем сомнении.

Витольд Викентьевич раскраснелся, глаза его блестели. Видно, эти «крамольные» мысли давно владели им. Я и сам разделял его сомнения, но не считал вправе поддаваться «слабости». К тому же в плоть и кровь мою вошли афоризмы вроде таких: «Командир не ошибается!»

Поэтому говорю: