В каше

Выслушав Мишу, Профессор заметил, что существование самого Миши по элементарным философским понятиям в принципе под большим вопросом. Соответственно, его желание выбирать, чем именно отражаться в текущем моменте, весьма наивно, поскольку текущий момент – явление стихийное, и быть ему полезным можно, только приняв форму недостающего фрагмента пазла, если не он, то кто-то другой это сделает, самостоятельно же придуманные формы бесполезны и в пазл не подойдут. Вдобавок Профессор пристыдил Мишу рабочим классом, включая его родителей, чьи отражающиеся модели, в отличие от доставшейся ему, были куда менее гибкими и приятными.

В конце этого доверительного разговора Миша получил совет провести ревизию мысленного капитала, в первую очередь, забыть о гипотетическом Я и полностью отождествиться с отражением.

Совет был принят, однако даже у отражения остались свои переживания, да и полностью подавить свою природу Крымскому не удалось.

Внешне жизнь Миши, подобно жизням большинства успешных людей, утратила свою дискретность. Он перестал считать дни до отпуска, праздника, выходных; да и разница между днём и ночью стала менее принципиальной. Любое из мгновений новой жизни несло в себе всё то, чего раньше приходилось ждать от дней «особенных», лишь потому «особенных», что так извещал календарь.

Мише нравилось, что успешные люди общались с ним на равных, многие из них даже хотели стать его друзьями. Но в самих этих людях, как ранее в себе самом, Миша разочаровался; ничего, кроме хронической усталости и, как следствие, поверхностности, в них не было.

В отсутствие задач, которые образовательная система ставит перед аспирантом, Миша даже почувствовал ослабление умственных способностей. Но этот нюанс его не огорчил, поскольку в нём он не без оснований распознал признак своего рода эволюции из человека исполнительного, покладистого в персону великосветскую, правящую.

И всё же различия между старой и новой жизнью ощущались им не столь явно и не в тех местах, где он сам ожидал их почувствовать. Случившиеся перемены настигли Мишу нахрапом и не стоили ему вовсе никакого труда, вследствие чего он не имел возможности оценить их по достоинству. Ценность всех приобретений показалась ему надуманной.

Перемалывая остатки припанкованного романтизма, он нередко вспоминал Маришку – свою первую и единственную девушку из общежития, вечно смеющуюся, с милой, но слегка почерневшей от кариеса, щербинкой между двух передних зубов. Он давно уже не держал на неё зла, хоть она и бросила его ради раздутого метаном2 старосты этажа. Тот принимал стероиды, но до спортзала не доходил, поэтому просто толстел и покрывался прыщами на спине. Первое ему, безусловно, нравилось, потому что весь студсовет состоял из больших ребят. Набрав массу, он легитимизировал свою власть на этаже и сумел покорить Маришку.

Копаясь в памяти, Миша любил возвращаться в комнату «101», с плакатом Цоя и ковром на стене, пустыми банками на подоконнике и оконной рамой, утеплённой ватой под скотчем. В сцене, проигрываемой раз за разом в его голове, он пытался делать домашнее задание, а Маришка ему мешала сосредоточиться, прыгая перед ним на кровати, одетая в его же футболку и шорты. Теперь ему было с кем её сравнивать, но Маришка оставалась в топе.

Он продолжал сравнивать и всё больше удивляться: пружинистая кровать из общежития, жёсткость которой достигалась засунутым под неё обломком шифоньера, дарила не менее качественный сон, нежели огромное ложе в загородном доме; «Жигулёвское» в парке пьянило точно так же, как Ch^ateau Lafite 1865 года на набережной в Монте-Карло; стрелки китайской реплики G-Shock крутились с той же скоростью, что и у Patek Philippe, и этот ряд он мог продолжать до бесконечности. Правда, ко всему перечисленному прилагался уже другой, более приятный антураж, но и он не покрывал разницы в цене.

В личных записях Миша называл этот антураж кокаиновым. Профессор однажды заставил его употребить этот наркотик, а после долго и вдумчиво с ним беседовал. Тогда Миша отметил для себя, что кокаин провоцирует неоправданное довольство собой; дорогие вещи, по его мнению, действовали схожим образом, но гораздо слабее.

В целом с наркотиками у Миши получилась неприятная история, он не сразу понял, что Профессор заинтересован в его умеренной наркомании. Некоторые вещества поднимали выработку дофамина в восемь, а то и более раз. В естественных условиях никакое грандиозное событие не могло спровоцировать даже приблизительно равный всплеск счастья, будь то рождение ребёнка или присвоение Нобелевской премии.