В каше

– А я кореянка, но только по папе. Он почти что наш был, мама говорила, на рынке торговал, – танцовщица запнулась и громко икнула.

– Ясно. Ну, а в тебе хоть что-то корейское есть? – обратился он к последней танцовщице, самой юной и, по его мнению, самой симпатичной.

– А я тебе ни хрена не скажу, капиталистическая свинья, – на ломаном русском ответила она, артикулируя под стать диктору северокорейского телевидения.

Разговор не сложился. Неловкую паузу сгладил Профессор, подошедший как раз после этих слов. Старик находился в приподнятом настроении и также был одет в широкий френч с большим красным значком.

– Товарищ Крымский, я вас приветствую! Как ваши гениальные дела? – обратился он к Мише, разворачивая свёрнутый в трубку флаг КНДР.

– Добрый день, Профессор. Я, конечно, ценю вашу оригинальность, но зачем было ставить меня в столь неловкое положение? Вон те люди меня скоро съедят, – пожаловался Миша, указывая на собравшуюся под забором толпу.

– Так в этом же весь смак. Это только начало. Ладно, поехали, сейчас всё поймёшь, – и Профессор присел в вагонетку на соседнее место рядом с Крымским, закрепив северокорейское знамя на флагштоке между сиденьями. Миша удивился наличию подставки для флага, которой ранее не заметил.

Прежде чем состав тронулся, Профессор сделал едва заметный кивок головы в сторону одного из административных сооружений. Миша обратил на это внимание и вскоре понял предназначение данного жеста. В момент, когда вагонетки сдвинулись с места, на весь парк, изо всех возможных динамиков, с оглушительной громкостью заиграла корейская народная песня.

Подражая мимике Кобзона, Профессор тут же начал подпевать, вступив в схватку с шумом стартовавшего аттракциона.

– Лев Алексеевич, мы же в сердце Америки! Зачем лишний раз раздражать американцев?! Мы и так на пороге очередной Холодной войны! – постарался перекричать Профессора Миша.

– Не страшно, – так же крича, ответил Профессор. – Сомневаюсь, что они знают эту солнечную песню. Это американцы, они не интересуются остальным миром.

– Так я тоже её не знаю. Но зачем? Это чёрный пиар по линии нездорового патриотизма? Как и у нас: будто он есть, когда на самом деле его нет? Чтобы молодёжь смеялась и отвергала его в будущем, как и религию?

– О-о-о, приехали. Ты меня ещё в этом обвини, – Профессор нарочито отвернулся, демонстрируя, что не желает продолжать этот разговор.

– Зачем? – громче прежнего повторил вопрос Миша. Вагонетки набирали скорость, и общаться становилось всё сложнее.

– Тест-драйв «полярности» мирового устройства. Если позволишь, я позднее объясню, сейчас время наслаждаться!

Разговор из области осмысленных криков перешёл в область неконтролируемых, а вскоре и вовсе перестал быть таковым: одинокие любители острых ощущений заехали на мёртвую петлю. Постоянные перевороты на скорости повысили содержание адреналина в Мишиной крови, но, даже поднявшись на высоту более ста метров, он виновато посматривал на толпу, собравшуюся у входа в парк. Он по-прежнему чувствовал неловкость, чего нельзя было сказать о Профессоре, чьи эмоции от аттракциона напоминали впечатления пятнадцатилетней девчонки: «А-А-А-А… Я больше никогда сюда не сяду!!! Я закрыл глаза!!! Что там?!!! Что там?!!! Да ну вас в задницу с вашими горками!!! А-А-А-А!!!…» И дальше в том же духе.

В разгар заезда из парковой зоны вылетели три дымящиеся ракеты. От них в небе остался вертикальный шлейф красно-жёлтого цвета, заметный едва ли не на весь Нью-Джерси. Вдоль рассеивающегося газового шлейфа поочерёдно, на воздушных шарах, в небо поднялись исполинских размеров флаг КНДР, транспарант с изображением иероглифов «Чучхе» и столь же огромное красное полотно с жёлтыми, пересекающими друг друга, серпом, кистью и молотом – эмблемой Трудовой партии Кореи.

Шоу продолжалось. Загремел салют, и вслед за ракетами и растяжками в небо плавно поднялась огромная кукла-аэростат в форме бронзовой скульптуры Ким Ир Сена, а за ней – последний плакат, с изображением вождя на фоне солнца, дополненный подписью «Happy Birthday Kim Il-sung».

Профессор посмотрел вслед улетающей скульптуре и, расплывшись в сентиментальной улыбке, зачитал отрывок незнакомого Мише стиха.

«… До свиданья, наш ласковый Миша,

Возвращайся в свой сказочный лес», – сумел расслышать Крымский и понадеялся, что речь в песне идёт не о нём, а об одноимённом животном.

Проговаривая эти строки с театральным самозабвением, Профессор делал вид, что вытирает слёзы. Миша же от этого эксцесса попросту оторопел: он не ожидал, что шутка Профессора примет такой размах. Ему даже стало страшно – не за себя, а за судьбу всего человечества: «Неужели подавляющее большинство людей живёт лишь для забавы Профессора и ему подобных?» Миша задал этот вопрос молча, про себя, после чего побагровел от злости.

– Они, конечно, может, и не узнали эту мелодию, но мне кажется, что все эти полотна и взлетевший памятник вызвали у них подозрения, – сказал Миша, позволив себе неодобрительный тон и продолжив коситься на негодующих за оградой, численность которых заметно возросла.