В хорошем теле

— Ну, я спать… Дежурство у насъ завтра съ семи пасовъ утра…

Кондратій взглянулъ на виднвшуюся за деревяннымъ домомъ главу церкви съ крестомъ, снялъ шапку и сталъ креститься.

Черезъ минуту онъ былъ у себя въ дворницкой. Запахъ человкомъ опять ударилъ его по носу. Онъ отворилъ дверь, подержалъ ее немного отворенной и, опять притворивъ, переобулся изъ валенокъ въ старые сапожные опорки. Поставивъ валенки сушить къ печк, онъ взялъ жестяную лампочку, перешагнулъ черезъ спавшаго на полу земляка и зашелъ за занавски.

Свтъ лампы упалъ на спавшую на кровати жену Кондратія, и она, полуоткрывъ глаза, спросонья заговорила:

— Господи Іисусе! Что это такое!

— Нишкни, нишкни… Это я… Я только въ сундукъ хочу сходить, — сказалъ ей Кондратій, досталъ ключъ, прикрпленный у него на пояск, отперъ висячій замокъ и открылъ сундукъ. На внутренней сторон крышки сундука были налплены портреты генераловъ, вырзанные изъ какого-то иллюстрированнаго журнала, раскрашенная картинка двочки съ котенкомъ на рукахъ, очевидно, съ крышки бонбоньерки. Кондратій, поставивъ лампу на табуретку около сундука, сталъ рыться въ сундук.

Онъ вынулъ изъ сундука, лежавшую сверху, пеструю жилетку съ синими стеклянными пуговицами, затмъ новый картузъ, аккуратно сложенный «спинжакъ», запустилъ на дно сундука руки и изъ-подъ ситцевыхъ рубахъ извлекъ жестяную коробку отъ монпансье. Открывъ эту коробку, онъ положилъ къ имющимся уже тамъ деньгамъ полученную отъ мусорщика трехрублевку и сказалъ самъ себ вслухъ:

— Семьдесятъ восемь теперь должно быть… Семьдесятъ восемь…

Онъ хотлъ уже закрыть коробку, но подумалъ:

«Да такъ-ли? Семьдесятъ-ли восемь? Давай, посчитаю».

И тутъ-же, вынувъ деньги, медленно сталъ считать бумажки, усердно мусоля пальцы. Денегъ онъ, однако, насчиталъ восемьдесятъ одинъ рубль, еще разъ пересчиталъ и задумался.

«Откуда-же еще-то три рубля? Вотъ оказія! Кто-же еще-то далъ мн три рубля? Вотъ это ловко! Неужто это я отъ кого-нибудь спьяна на праздникахъ?.. Да пьянъ я такъ, чтобы ужъ очень, не былъ».

— Дашь, а Дашь! — крикнулъ онъ было жену свою Дарью, чтобы спросить ее, не помнитъ-ли она что-нибудь объ этихъ трехъ рубляхъ, но тотчасъ-же опомнился и сказалъ себ мысленно: «Впрочемъ, что-жъ я! Все наше… А больше, такъ даже лучше».

Закрывъ коробку и запрятавъ ее опять на дно сундука, Кондратій прикрылъ все это жилеткой и пиджакомъ, заперъ сундукъ и задвинулъ его на прежнее мсто, бормоча:

— Восемьдесятъ одинъ рубль… Восемьдесятъ одинъ… Кто-бы это далъ мн трешницу? Должно быть, я при получк съ жильцовъ сбился. Генералъ изъ второго номера далъ мн два рубля, чиновница — два, изъ колбасной лавки два… Рубль… полтора… рубль…

Онъ перебиралъ по пальцамъ, но сбился, звнулъ и сбросилъ съ ногъ опорки.

Черезъ пять минутъ онъ лежалъ около жены на кровати, обернувшись къ ней спиной, и мечталъ:

«Какъ до двухсотъ рублей къ будущей зим накоплю — сейчасъ-же себ енотовую шубы сошью — и знай нашихъ!»

II

Дворнику Кондратію не спалось. Онъ лежалъ съ открытыми глазами, щурясь на свтъ лампочки, и слышалъ, какъ шелестятъ полужесткими крылышками черные тараканы, собравшіеся около водопроводнаго крана, какъ попискиваетъ сверчокъ за печкой, пріютившійся на сыромъ, принесенномъ изъ бани, вник, какъ сопитъ лежащая рядомъ съ нимъ жена, какъ чмокаетъ во сн губами грудной ребенокъ, какъ тикаютъ дешевые московскіе часы съ мшкомъ песку вмсто гири, какъ по временамъ всхрапываетъ его подручный Силантій, какъ бредитъ во сн землякъ, растянувшійся на полу на рогож. Землякъ бредилъ какой-то телкой, раза три произнеся слова: «телка, лтошняя телка. Мартыхина телка». Кондратій улыбнулся и произнесъ мысленно:

«Нтъ, ужъ мы какъ тубу енотовую себ сошьемъ, о телк мечтать не будемъ. Что намъ тогда телка? Опитеримся хорошенько, такъ плевать намъ и на деревню. Матушка помретъ, такъ зачмъ намъ деревня? Неужто я буду брату семьдесятъ рублей на работника въ деревню высылать? Лучше эти деньги здсь… Здсь они въ лучшемъ вид пригодятся. Запишусь въ мщане, да и шабашъ. А братъ какъ знаетъ.