В Коктебеле никто не торопится

– Но не остался же! Его паспорт в полицию подкинули. Ты же можешь это проверить. И если выяснится, что художница в этом мне не наврала, значит, и во всем остальном она тоже сказала правду.

– Какую правду? Она же вообще ничего тебе не сказала. Ты не знаешь, кто она такая, что здесь делает, почему за ней по пятам ходят бандиты… А ты, как доверчивая дурочка, уж прости, взяла у нее огромную сумму денег, чтобы передать на деревню дедушке.

– Бабушке, – сквозь слезы улыбнулась Полина.

– Какая разница?! Откуда ты знаешь, что на той бумажке, что она тебе дала, действительно адрес матери этого Димы? А вдруг ты просто курьер, который втемную используется для передачи денег? Или там не деньги?

– Она велела проверить, чтобы я убедилась, что это не наркотики. – Полина и сама не знала, почему защищает совершенно незнакомую ей женщину, к которой, вопреки всяческой логике, почему-то прониклась невольной симпатией.

Сняв с шеи свою сумочку, она вытащила перевязанный пакет и развернула его. В нем действительно лежали доллары, десять тысяч, как и было обещано. Никита бдительно осмотрел каждую банкноту, чуть не понюхал и не попробовал на зуб, затем, тщательно водя пальцем по строчкам, изучил адрес, написанный от руки на маленькой бумажке, потом изучил извлеченный Полиной из недр сумочки перстень и, наконец, злобно уставился на нее:

– Нет, я все равно не понимаю, как ты могла во все это вляпаться?!

– А я не понимаю, зачем теперь за мной следить, – жалобно ответила Полина. – Я же эти деньги не украла.

– Следить изначально могли за этой художницей, – задумчиво ответил Никита. – Вернее, ее могут охранять. Судя по тому, что ты видела, она ходит с охраной, от которой регулярно убегает. И эта ее охрана уже несколько раз видела тебя в непосредственной близости от своего объекта, и им это вполне могло не понравиться. Так что все просто.

– То есть они меня не убьют? – Полина сама слышала, как дрожит ее голос, и от этой дрожи ей было так противно, будто она снова наелась дождевых червей. Был в ее детстве такой подвиг.

– Не думаю. Это нелогично. Тебя совершенно не за что убивать. Правда, не мешало бы хорошенечко выпороть, чтобы не совала свой длинный нос в дела, которые тебя совершенно не касаются.

– Ну, Никита…

– Не бойся. – Он сел рядом и ласково обнял ее за плечи. – Я тебе обещаю, что не дам тебя в обиду, но абсолютно убежден, что тебе ничего не угрожает. Ты мне веришь?

– Верю, – тихо прошептала она и доверчиво положила голову ему на плечо. – Ты извини, что я к тебе ворвалась. Просто я так испугалась, что дома мама и Оля и они абсолютно беззащитны. Ой, мама… Она же, наверное, с ума сходит, что меня так долго нет. Я соврала ей, что у меня свидание, не хотела говорить про деловую встречу.

– Ну, так позвони ей и скажи, что останешься у меня ночевать, – деловито предложил он, – в этом нет ничего особенного, раз у тебя свидание. Или она будет осуждать тебя за моральное падение?

– Нет, не будет. – Полина неожиданно улыбнулась. – У меня, знаешь, очень прогрессивные родители. Особенно папа. Однажды, классе в восьмом, я задержалась на танцах. Вернее, мы с моим ухажером Мишкой Потаповым в подъезде целовались, если честно. В общем, я пришла, и мама начала меня ругать, а папа ее оборвал и сказал, что я уже взрослая, и вмешиваться в мою личную жизнь они больше не имеют права. И что они должны мне доверять.

Она судорожно вздохнула, вспомнив, что именно говорил тогда папа.

– Я тебе верю, девочка моя, – говорил он. – Я знаю, что такой чудесный человечек, как ты, никогда не поступит плохо. У тебя же сердечко золотое, и головка умненькая. Ты все всегда будешь делать правильно, а значит, у меня никогда не будет поводов для тревоги и беспокойства, и у мамы тоже. Ведь правда же?

Полина тогда всхлипнула и сказала, что правда. И потом много лет никогда не уходила куда-то, не предупредив родителей, никогда не возвращалась домой позже обещанного срока и действительно никогда или почти никогда не давала поводов для беспокойства. Берегла отцовское доверие.

На секунду Полина представила, что сказал бы папа, услышав сегодняшнюю историю. То, что дочка дала маху, было очевидно, но в таких случаях папа всегда говорил, что идеальных людей не бывает, не ошибается лишь тот, кто ничего не делает, и что любая фигня, получившаяся в итоге, не считается, если делали ее с добрыми намерениями. В том, что намерения ее были добрыми, Полина могла поклясться.

От мыслей об отце и собственном несовершенстве ее отвлекли мягкие, легкие, но довольно настойчивые поцелуи. Писатель Никита был парень явно не промах. Нежно обнимая Полину, он уже проложил губами дорожку от ее плеча до шеи, поднялся за ухо, выискивая точку почувствительнее, вернулся к маленькой ложбинке у основания горла, снова поднялся вверх по шее и теперь приник уже к полуоткрытым от удивления губам. До этой минуты Полине даже в голову не приходило, что она ему нравится.

– Что ты делаешь? – выдохнула она в его неплотно сомкнутые губы.