В конце аллеи...

Жеребца привели к вечеру, и Тихон, никем не предупрежденный, встретил нежданного постояльца настороженно и ворчливо. Жеребца определяли на место Пальмы основательно и надолго. Люди, которые привели коня, что-то долго говорили Тихону и все требовали от него внимания. Конюх слушал рассеянно, вяло кивал головой, соглашаясь с приказной дисциплиной. Когда гости удалились, ввел жеребца в стойло. Насупленно задал ему овса и, отыскав молоток с гвоздями, стал неторопливо прибивать табличку с короткой и красивой кличкой — Гусар. Лениво заколачивал гвозди, бунтарски выговаривал в конюшенную пустоту:

— Все Тихон да Тихон… Как в богадельню определять, так Тихон подсоби. А что ж красавцы-то ихние? Медали да призы огребать — они первые! А выдохлась лошадь — все на Тихона норовят спихнуть. А она, что ль, без сердца, скотина? Этот Гусар, положим… Разве хозяин ему не дорог, разве скучать лошадь не будет? Хоть бы проводил жеребца, на пенсионный постой определил…

Но уже теплел в своем брюзжании Тихон, в стариковское ворчание вплетались нотки сочувствия — за долгие годы Гранат безошибочно определял перелом в настроении конюха. Вот и сейчас, еще по инерции, он не мог остановиться, но в слова уже вплетал заботу и сострадательное понимание несладкой конской жизни. Он оглаживал волновавшегося от незнакомого помещения Гусара, перемешивал в кормушке пахучее сено:

— Твои-то небось уж другого присмотрел. Конных заводов хватает — выбирай, какого хочешь. Ну объездит, сердцем привяжет лошадь. Наградные сливки поснимает, скорость всю выберет с коня и без жалости расстанется. Все они один к одному, вертопрахи ипподромные. — Повернулся к Гранату, искательно проговорил: — А ты не фырчи, что стойло занял другой. Уж давно надо дурацкие мысли из головы выкинуть. Да и что теперь кручиниться? Такого же ветерана подселили. Введи его в курс здешней жизни, освоиться помоги. Вдвоем-то веселее время коротать. По-стариковски…

Покряхтел, поохал, проверил задвижки и самым последним покинул конюшню.

Гранат втянул воздух, знакомясь с новичком, просунул морду в его стойло. Тот готовно потянулся к старожилу и дружелюбно фыркнул. От Гусара исходили токи, которые совсем не говорили о его старости. От таких запахов, несущих в себе силу и обещание новой жизни, еще вздрагивают и волнуются кобылицы, уступчиво подаются навстречу, если партнер приглянется их разборчивому глазу. Гранат недоумевал, почему всем своим тоном Тихон уравнивал их в годах и о Гусаре говорил тоже грустно и безнадежно. На деле выходило совсем иное: Гранат уже был опытным, преклонных лет жеребцом, когда этот Гусар еще неуклюжим жеребенком тыкался в материнские соски. Попробуй пойми людские решения — взяли да и определили на постоянный отдых.

К полуночи они уже хорошо обнюхались и могли о многом поведать друг другу, о своих таких непохожих судьбах. Гусар помнил себя в азартных ярких бегах. В его ушах до сих пор стыл волнующий звон ипподромного колокола, гремели обвальные аплодисменты, волновалась причудливыми звуками человеческая разноголосица. Он привык к похвалам и слащавому людскому славословию, его все время окружали фанатичные поклонники и какие-то плутоватые и увертливые люди. Чего только не навидался он за свою хлопотливую короткую, словно фейерверк, сценическую жизнь! Его ласкали и холили, лихорадочно заботились о нем — вез жеребец со всего света ценные награды и бесценную валюту. В лучах его славы купался удачливый наездник, красовавшийся вместе с Гусаром на телевизионных экранах и страницах журналов. Гранат внимал соседу и не мог себе представить ту цветную и суетную жизнь, оставленную Гусаром за стенами этой конюшни. Ему были неведомы самолеты и корабли, в которых Гусар пересекал материки и океаны. Было трудно поверить в реальность этого сказочного мира, где страсти разгораются до невообразимого накала, где уравновешенные и всезнающие люди теряют голову и в плену азарта вытворяют несуразное и смешное.

…Это случилось в заокеанской стране. Привыкший к самолетному гулу, Гусар очередной перелет перенес все-таки тяжело и беспокойно. Над океаном машину трясло, она скользила в провальные воздушные ямы, и жеребец тревожно напрягался, чуя разбушевавшуюся непогоду и опасность полета. За два дня отдыха жеребец, казалось, успокоился и вновь обрел предстартовую форму. Хозяин никуда не отлучался: и на разминках и в денниках он вселял в Гусара свое спокойствие, разжигал в нем готовность к трудной, горячей борьбе.