– Нет! Передайте ему, я забираю деньги, забираю и… передайте, черт возьми!
– Ох, не дружил бы ты с этими ребятами…
– Господи, в нашем районе дела и впрямь плохи, раз уже бомжи на улице появились…
– Такси!
– Он, мол, не христианин! И это заявляет папа римский! Да кто он такой…
– Я не смотрю новости. Они меня угнетают. Там одни…
КРЫСЫ КРЫСЫ КРЫСЫ КРЫСЫ
Боль нахлынула так остро, что Чарли едва не упал, ухватился за стену, тяжело задышал. Люди текли мимо. Парочка замедлила шаг, глянула; одна женщина остановилась – филиппинка в ярко-зеленой футболке и спортивных леггинсах.
– Мистер? Вам плохо?
Он очумело помотал головой и захромал дальше.
Пусть умолкнет, прошу, прошу, пусть умолкнет, очень уж…
Вестибюль гостиницы.
– Чаевые теперь прямо-таки грабительские…
– Да, но на простынях была метка…
– Ездить каждый день из Хобокена…
– …с ними на ужин, а они просто невыносимы…
– Я заказывал три больших!
– Женщины, которые стригутся коротко, специально себя уродуют, будто кому-то что-то доказать хотят…
– Впустишь непонятно кого в дом – и пострадаешь от собственного великодушия…
– Да он ни капли не старается!
Чарли добрел до лифта – в голове стучит, в теле жар.
Нужный этаж
Шаг шаг шаг
дверь. Открыть. Электричество.
Одни и те же гостиничные номера, одни и те же повсюду, одно и то же в любой точке мира
прилеты, вылеты, прилеты, вылеты фьють самолет набирает высоту и садится где-то в точно таком же где-то в новом где-то в другом где-то с кучей людей которые всего лишь
Вопли телевизора за стеной, прошу, господи, прошу, господи, пусть умолкнет…
– Объем ваших инвестиций может как упасть, так и взлететь…
– Возьмите кредит до зарплаты!
– С новой тряпкой из микрофибры кухню убирать легко и весело!
– Да разве он американец? Его отец родился то ли в Кении, то ли еще где…
Чарли смочил лицо холодной водой, упал на пол в ванной да так и остался лежать на спине, потому что пол был холодный, холодный пол холодил тело.
Чарли лежал.
Сердце стучало.
Время шло.
Мир вращался.
Чарли лежал.
Неподвижно.
Где-то за окнами был город. Мир гудел и рокотал, и музыка играла, и малыши рождались, а старики умирали, и не старики тоже умирали, и падали бомбы, и взметалась пыль, и лед трещал, и дома падали, и мир
менялся менялся менялся вновь
А Чарли лежал на полу.
Один из нас приходит скорбеть, другой – праздновать. По-моему, дело обстоит именно так. Потому-то я и получаю приглашения.
Чарли?
Я гулял по льду, мальчишкой приходил сюда и бродил по льду, вместе с твоей мамой, и видел столько жизни, даже в самых непригодных для жизни местах; видел жизнь, которая порождает жизнь, порождающую жизнь, которая…
Это мой город, моя страна, мой дом, это моя жизнь, мое сражение, моя война. Моя война за право называться личностью, человеком, это мое человеческое тело, моя человеческая жизнь, мое все, это…
ЧАРЛИ!
Однажды мы возведем Иерусалим.
Что-то лежит в кармане.
Этот факт доходил до Чарли постепенно, по мере того как острая боль уступала место ноющей, фоновой.
Небольшая баночка, Чарли подтолкнул ее пальцами, и она свободно покатилась. Он поймал ее, не дав скользнуть в угол. Поднес к глазам.
Пятьдесят таблеток болеутоляющего, в белой пластмассовой баночке.
Чарли смотрел на нее долго-долго.
Потом очень медленно приподнялся, встал на колени.
Снял крышку, отсчитал десять таблеток, выложил в ряд на краю умывальника.
Уставился на них.
Отсчитал еще восемь, выстроил над десятью, получил основание пирамиды.
Места для шести следующих сверху не хватило, поэтому Чарли разместил восемь штук внизу, под десятью, и превратил пирамиду в зачаток алмаза.
Замер.
Внимательно посмотрел.
Посчитал.
Вернул крышку на баночку, отставил в сторону, большим и указательным пальцами аккуратно вынул первую таблетку из среднего ряда – того, где было десять штук, – поднес ее ко рту.
В двери постучали.
Чарли застыл, подождал, пока уйдут.
И вновь, когда он не пошевелился:
Чарли медленно вернул таблетку на умывальник, с трудом встал и, не снимая цепочки, приоткрыл дверь. И тут же вздрогнул – боль, иглы, падения; воспоминание было настолько ярким, так вгрызлось в плоть, что он будто пережил все заново.
За дверью – глаз, карий, почти черный, краешек бледной кожи. В первое мгновенье Чарли принял гостя за Патрика – такими знакомыми показались черты лица, покрой костюма, фигура.
Чарли глянул еще раз и понял, что перед ним не Патрик. Совсем не Патрик.
Здравствуй, Чарли, сказал Смерть. Можно войти?
Глава 106
Смерть сидел на краешке кровати.
Чарли изучал свои руки. Смерть с любопытством рассматривал комнату, словно никогда прежде не бывал в гостиницах.
Довольно долго никто не заговаривал, наконец Смерть завершил осмотр, взглянул на Чарли, подался к нему, едва не задев локтем, и заявил: полагаю, нам не мешало бы поболтать.