В краю Сорни-най

Буровые мастераИ строители дорог!Как земля моя щедра!Нефть — ее горючий сок,Газ — ее горючий дух.Армия богатырей,К вам моя молитва вслух:Будьте ласковее с ней!Пусть омоет душу вамТишина лесных озерС чутким лесом по краям.Обь, ее речной простор,Светлый плес и ветра взлет

Пусть вам в душу западет!Сохраните в чистотеЭти тропки, что велиПоутру к речной водеДевушек моей земли.Вот звериный вьется след,Еще свежий, не простыл.Здесь охотился мой дед,Когда юношей он был.О земля, зверей жилье,Запах свежий и сырой!Развороченной ееНе оставьте и пустой.

Через реки, вдоль болот,Посреди страны леснойПусть пройдет газопроводАккуратной полосой.Чтобы наш обильный сборСладких ягод не скуделПосреди стальных опорИ бетонных мощных стрел.Буровые мастераИ строители дорог!Как земля моя щедра!Нефть — ее горючий сок,Газ — ее горючий дух.

Армия богатырей,К вам моя молитва вслух:Будьте ласковее с ней!Газ становится огнем,Все сметая на пути.Если с ним шутить начнем —Лес, прощай! Медведь, прости!Если нефтью Обь залить —Язь, прости! Осетр, прощай!Можно ль родину любить,Не щадя родимый край?Пусть же будут нефть и газ,Лес и речка с серебром!

Чтобы внуки, вспомнив нас,Помянули нас добром!

ТАЕЖНАЯ ИСТОРИЯ

— Светка! Светка-а-а! — раздавалось над хвойным мысом, круто опускавшимся к озеру. — Светка-а! Где ты-ы-ы?

Озеро рябило под слабым ветерком. Ветерок, кажется, тоже пел: «Светка-а! Светка-а! Где ты-ы-ы?» А над противоположным мысом с белым песчаным берегом эхо повторяло: «Светка! Где ты-ы-ы?»

Но Светка не откликалась, не появлялась. Песчаный берег, усеянный мелкой кварцевой галькой, был пуст. Лишь красно-бурая вода, шелестяще набегавшая на камушки, шептала о чем-то таинственном.

— И куда она запропастилась? — вздохнул, глядя на озеро, худощавый, среднего роста молодой человек. Его живые черные глаза, в которых всегда играло восторженное, почти детское выражение, сейчас погрустнели.

— Ушла-а!..

Тропинка, по которой он пошел неторопливым шагом, была узкой, еле приметной. По обеим сторонам ее высились то громадные кедры и сосны, то ели и пихты. Тут и там валялись гигантские стволы упавших деревьев. Одни свежие, другие успели порасти мхом. Остро пахло осенней прелью, гнилыми грибами. Кругом была мертвая тишина. Будто птицы и звери покинули эту тайгу. Лишь лекарь леса — дятел — где-то одиноко постукивал, нарушая гробовое молчание.

Раньше для Тимофея Вогулова тайга была всегда светлой сказкой: бродил бы и бродил по ней без конца. И у этого таежного озера он бывал не раз. И в детстве, и потом, когда приезжал из города на каникулы. И лес вокруг этой тропинки никогда не казался сумрачным, а ходьба по ней такой тягостной. И все из-за этой Светки.

«Ах, Светка, Светка, что мне с тобой делать? — говорил он про себя. — Убить, что ли?! Так, втихаря, чтоб никто не видел. И кто здесь в тайге увидит, кто скажет? Никто не увидит, никто не скажет. Только ведь люблю тебя!»

В то, первое лето она была совсем дикушей. Зверьком глядела на него, фырчала. Потом привыкла, стала совсем ручной…

А помогла им лесная ягода брусника. Помнится, подал он ей одну крупную, сочную красную ягодину. Попробовала. Почувствовав сладость, поглядела на него потеплевшими глазами, потянулась за второй, за третьей. Она любила спать только с ним и только на постели из оленьей шкуры. А как они плавали по озеру! Он завидовал ей, что она могла долго быть под водой, а он нет, как ни старался. А она зачарованно слушала его пение…

Потом в городе, учась в техникуме, он скучал по Светке. А ведь и в техникум-то он попал из-за нее. Если бы не встреча с ней, быть бы ему геологом, это точно. Все ребята из их поселка теперь разведчиками недр стали, нефть и газ добывают. А он вот в охотоведы подался. И не жалеет, нет!