В крови

Но колокольчик мияндара покончил и с этим; борцы обнялись и расцеловались. Такой был обычай, установленный в зорхане, — в сердцах противников не должно было оставаться ни злобы, ни ненависти.

Мамед–бек и Касум–ага освободили арену, следующая пара начала борьбу.

Часа через два, выйдя из зорханы, Мамед–бек собрал вокруг себя приятелей.

— Ребята! Двинем вечером на Куру!

— Правильно! Едем! — поддержало его несколько голосов.

— Да разве сейчас время? — одиноко прозвучал чей–то нерешительный голос… — Реки разлились…

— Помалкивай! — презрительно бросил Мамед–бек. — Неужели разлива побоимся?! Ну кто как хочет, а я не баба, чтобы дома сидеть!.. Беру с собой вечером нукеров и еду!..

— И я поеду!

— И я!!

— Вот это дело! — весело бросил Мамед–бек, лихо двинув на глаза высокую белую папаху. — Только смотрите — не спасовать! Сразу после вечернего азана[38] буду ждать у крепостных ворот, чуть выше кладбища. Уговор — дома ничего не говорить, отправимся в Кягризли, в мою деревню, погостим там денек–другой, шашлычком побалуемся, а потом переправимся через Куру и в Ширван! А там уж разгуляемся — потешим свою душеньку! Пусть знают, каких сыновей рожают женщины в Карабахе!

Слова Мамед–бека пришлись по душе его приятелям. Каждому не терпелось помахать саблей, показать удальство и смелость.

В тот же вечер, как только луна скрылась в облаках, шестнадцать всадников выехали из крепости и по Кяхратской дороге стали спускаться в долину.

Сафар возвратился из Ширвана через пятнадцать дней. Он обернулся быстро, потому что скакал без остановок: стоило его коню притомиться, старшины и мелики тотчас давали ему другого — таков был приказ хана.

Прибыв в Шушу, Сафар, не медля, отправился во дворец. Мирза Алимамед тотчас принял его, отложив все дела.

— Ну, удалец, с какими вестями прибыл?

— Ага! Вести такие: у Шемахи стоит огромное войско. По дорогам не пройти, не проехать — все заполнили конные, в деревнях ни одной папахи — всех мужчин забрали. В тот день, как мне приехать, Тарги Шамхал привел восемь тысяч лезгин. Удальцы — ничего не скажешь — соколами смотрят!

— Хорошо, но почему он не выступает, раз собрал такое войско?

— Говорят, припасов маловато. Послали ширванского хана по деревням — добывать. А люди не отдают, прячут. В одной деревне упали старосте в ноги: «Смилуйся, не забирай семена! Чем сеять будем?!» А тот отобрал человек десять, привязал их к стене, а головы — к буйволиным упряжкам, — те рванулись, головы прочь от тела!.. Своими глазами видел!

— Ну и что, боязно было смотреть? — удивленно спросил Мирза Алимамед.

— Нет, ага. Боязнь мне неведома. Но когда над людьми, над живыми людьми, этакое лиходейство!.. Не терпит мое сердце!..

Мирза Алимамед исподлобья глянул на Сафара.

— А самого Фатали–хана ты не видел? — помолчав, спросил он.

— Нет. Он, сказывали, в Дербенте. Из Аждарханы корабль прибыл с артиллерией, принимать ее поехал. Они, говорят, русским сальянскую рыбу продали, а те им оружие.

Мирза Алимамед молчал, думал. Потом, словно очнувшись, задал Сафару еще несколько вопросов и отпустил отдыхать.

Когда Мирза Алимамед поднялся наверх, у хана были Вагиф и Мамедгасан–ага, Алимамед–ага сообщил о возвращении лазутчика и передал хану все, что услышал от Сафара. Хан слушал молча, не перебивая, но губы у него подергивались.

— Войска Ираклия уже миновали Гянджу, — сказал Вагиф, пытаясь хоть несколько унять гнев хана. — Мы увеличили численность своего войска на Куре. Следует, мне думается, направить туда Мамедкулу–агу с артиллерией. Десять тысяч мы выставим, пять приведет Ираклий — Фатали не сможет перейти Куру!

— Ты полагаешь, Фатали не одолеет пятнадцати тысяч? — уже несколько спокойнее спросил Ибрагим–хан.

Вагиф улыбнулся.

— Не одолеет, хан, да буду я жертвой твоей! Сам не одолеет. Он только на русских и надеется. Не зря же он направил сюда этого Хаджи Маликмамеда. Но я опасаюсь, что, если дела у него примут несколько иной оборот, Агамухамед–хан улучит момент и начнет жечь наши деревни!..

Опустив на бороду мундштук кальяна, хан внимательно слушал Вагифа.

— Ну, хорошо, что же ты советуешь?

— Мое мнение прежнее, — спокойно сказал Вагиф. — Но то, как вы обошлись с Маликмамед–ханом, я думаю произвело на Фатали весьма неблагоприятное впечатление. Посол неприкосновенен…

Вагиф не стал продолжать, ибо знал, что сказанного и без того достаточно, чтобы хан заупрямился.

Ибрагим–хан чувствовал, что допустил ошибку, но не хотел признать ее. «Если я выпущу этого юродивого, — лихорадочно работала его мысль, — Фатали решит, что я испугался. И все равно это ничего не изменит. Нет, я соберу все силы и двинусь на него! Я должен опередить Фатали!»

Все молчали. Зловещая улыбка тронула губы повелителя.

— Я сам выступлю против Фатали–хана. Я покажу ему! Отца его подниму из могилы!