В Крыму

Берия сидел в траншее, чистил автомат, и на лице его играла улыбка. Было ему тепло от песни, звучащей где-то далеко, далеко, в глубине души, словно там приютился цветущий уголок Грузии. И еще оттого, что командир прислал автоматчику благодарность.

Командир знал все — кто уничтожил немецкий пулемет и кто отражал контратаки на высоте. К пятерке храбрецов скоро подошло подкрепление, появились гранаты.

…Через две недели товарищи поздравляли Берия:

— Ну, кацо, с большой наградой тебя! Теперь пиши письмо домой. Герой Советского Союза — не простое дело.

Берия улыбался.

* * *

Невдалеке от высоты, где сражалась эта пятерка десантников, развевался на крутой вершине красный флаг. Это была, кроме высоты Тарасенко, еще одна из нескольких вершин, на которых в первое утро после высадки десанта появились флаги.

Какой гвардеец установил его? На чью счастливую долю выпала эта честь?

Может быть, это был флаг, установленный гвардии младшим лейтенантом Саломахиным, ныне Героем Советского Союза.

…Катер пересекал пролив. Саломахин стоял у борта и думал о том, что, пожалуй, нет операции труднее, чем десант на берег с минными полями у самой воды, колючей проволокой и траншеями, в которых сидят немцы.

Катер уже подходил к полоске земли. Крым! И вдруг снаряд разорвался в носовой части, катер отвалил в сторону. Тогда Саломахин вскочил и крикнул:

— Галагин!

— Здесь, товарищ гвардии младший лейтенант!

— Смотри, не отставай, Галагин.

Саломахин подал команду и прыгнул в воду. Один за другим за ним прыгали бойцы, высоко поднимая над собой винтовки и автоматы.

Взвод комсомольца Саломахина считался лучшим в батальоне. Поэтому ему и поручили водрузить на крымском берегу флаг — небольшой, гордый, ярко-алый. Гвардии младший лейтенант Саломахин доверил честь нести этот флаг лучшему бойцу Галагину и сказал ему:

— На таком месте должен быть установлен наш флаг, Галагин, чтобы отовсюду его увидели. Все бойцы. Чтобы с Большой земли его было видно. Чтобы немцам он глаза жег…

Два дзота на берегу были разбиты гранатами. Скалы, нависшие над водой, остались позади. Вершины высоты, на которой дрался теперь взвод гвардии младшего лейтенанта Саломахина, не было видно во тьме. Но чем круче поднимались скаты, тем радостнее становилось Саломахину: это была такая высота, на которой ему хотелось установить флаг. Эта высота скрывала от глаз врага кромку берега. Если взять высоту, значит, утром к берегу подойдут новые катеры.

Так думал гвардии младший лейтенант Саломахин, прижавшись к шершавой земле, осыпавшейся под руками. Вокруг лейтенанта были его бойцы. Они упрямо ползли вперед. Изредка бойцы вскакивали, перебегали, расчищая себе путь очередями автоматов, и снова падали и ползли или молча оставались лежать на скате, навсегда.

Так продолжалось недолго. С трех сторон бойцы Саломахина подобрались к дзоту. «Пора!» Он вскочил первым, когда наш пулемет горячим свинцом захлестнул амбразуру немецкого дзота, вскочил и крикнул звонко, как бывало всегда в минуту атаки:

— Даешь Крым, гвардейцы! За Сталина, вперед!

Галагин поднялся рядом с командиром и выдернул из-под ватника, намокшего в море, красный флаг, свернутый на древке. Галагин взмахнул флагом.

И в этот миг Галагина сразила немецкая пуля. Он упал, не успев потерять сияния радости, вспыхнувшей на его лице, когда он поднялся с земли и взмахнул флагом, чтобы развернуть его. Саломахин сам подхватил флаг. «Галагин, родной Галагин, нас запомнят, скажут — так они сражались за Крым».

Он бежал вперед, и весь его взвод, и все, кто был рядом, пошли за ним: неудержимая сила влекла бойцов за человеком, которого даже не всем было видно в непроглядном мраке.

Саломахин бросил гранату в дзот, перепрыгнул через трупы немцев и установил флаг на самой вершине высоты.

…На рассвете к причалу подошел офицер-гвардеец с окровавленной повязкой, закрывшей глаза. Медицинская сестра усадила его на катер, и, застучав мотором, катер пошел через пролив курсом на Большую землю.

Это был Николай Саломахин.

…Когда же его ранило? Что случилось с ним после того, как он установил на высоте красный флаг?

Гвардии младший лейтенант Саломахин не задержался на той высоте у крымского берега, к которому бойцы тянули уже из воды наши пушки. Саломахин увидел немецкую батарею и во главе взвода атаковал ее. Почти вся прислуга немецких орудий была истреблена. И когда разгоряченный лейтенант поднялся для новой атаки, близкий разрыв вражеской мины оглушил его, мелкие осколки впились в голову, и острая, обжигающая боль свела веки.

Саломахин упал. К нему подбежали бойцы. Но он быстро поднялся и, ничего не видя и шатаясь, сделал несколько шагов вперед. Он громко сказал бойцам:

— Идите! Вы нужны в бою. Я сам… я смогу еще сам…Приказываю — идите.

Он повернулся и, стараясь ступать уверенней, пошел, протянув перед собой руки.

Он мог спокойно идти: в надежных руках оставлял он первый клочок крымской земли, впитавшей кровь бойцов двух десантов[1]. В Крыму мы видели много следов первого десанта. Каски, изуродованное оружие и священные холмики могил.