Мы с воодушевлением отмечаем успешное завершение полевого сезона и делимся воспоминаниями. По словам наших товарищей, работавших в заливе Иванова, на их долю выпали трудные испытания: их фактически бросили на произвол судьбы, и они вынуждены были выживать в трудных условиях Арктики. Но они выстояли, несмотря на свалившиеся ни них несчастья, так что теперь мы зовем их «ивановскими тараканами». Питер и Джордж рассказывали, что, если русским случалось промокнуть под дождем или упасть за борт, они шли греться у костра и стояли «до тех пор, пока от них не начинал идти пар и не загорались штаны». Внезапно на столе появились маринованные грибы, колбаса и рыбные консервы. Боярский достал из своих запасов бутыль с зельем, состоявшим преимущественно из спирта, настоянного на чеченских травах. А другая смесь – на красном перце – может затмить адский огонь. Уже глубоко за полночь сквозь гром и вой очередного шторма по всему кораблю разносилось натужное пение: неутомимый Старков пытался вспомнить какую-то немецкую оперу (у Старкова тенор, и, когда он в ударе, у них с Димой, у которого бас, получается просто здорово). Потом пиво кончилось, и мы продолжили расслабляться оставшейся водкой. «Эти голландцы пьют, как поморы», – сказал Боярский. Шеф-повар напился так, что лежал на полу камбуза, не в силах встать на ноги. Матросы с усмешкой через него переступали: они были на работе, и ни один из них даже не притронулся к выпивке.
Вскоре после полуночи, когда торжество уже закончилось, Ержи стал подталкивать меня перед собой вслед за Виталием и Димой: «Скорей, скорей!» У Димы есть брат Данила и еще один брат в городе Сент-Луис, штат Миссури, который похож на Ержи, по словам Димы, «как две капли водки». Сегодня мы все трое – братья, поскольку мы дольше всех продержались на ногах. И ты, Виталий, тоже наш брат. Обнявшись, мы добрели до каюты Виталия. Виталий был одет в «рубашку спецназа» с бело-голубыми полосами, как на российском Военно-морском флаге. Он дружелюбно кивнул и помешал нагревательной спиралью в стакане: вода почти сразу же начала пузыриться. У него нашлись целый пакет печенья и сгущенное молоко к чаю. Затем дверь приоткрылась, и в каюту сначала заглянул, а потом зашел Антон.
«Ах вот вы где!» – сказал он. Надо полагать, он вернулся в столовую, обнаружил, что все разошлись, и отправился на поиски, останавливаясь у каждой двери, чтобы послушать, пока, наконец, не нашел нас. Антон уселся на койку, свесив ноги. Поскольку ему не на что было опереться, он сидел согнувшись вперед, словно бы сложившись пополам. Виталий закончил хозяйские хлопоты и показал нам фотографию своей маленькой дочки – веселой пятилетней девочки. Антон пил вместе со всеми и теперь пребывал в приподнятом настроении: при виде фотографии неожиданно растрогался. Пока Дима тихонько напевал меланхолическую песенку, а Ержи теребил бороду, Антон вытащил из бумажника фотографию своей семьи. Он взглянул на нее и, не отводя взгляда от снимка, с улыбкой передал его мне.
На черно-белой фотографии нидерландская женщина с нидерландской девочкой улыбались фотографу. «Они приедут за мной в аэропорт, – сказал он. – Возможно, ты их видел, когда они меня провожали сюда». Я вернул ему фотографию.
Плашкот возвращается на «Ивана Киреева» после высадки на мысе Варнека. Сентябрь 1995 г. Фото автора
«Подождите, – серьезно сказал Дима. – А пить мы не будем?» Он встал, и они с Виталием раздали стаканы и налили водку.
«Только капельку, ладно? – улыбаясь, сказал Антон, но всё-таки подставил стакан. – Всё, хватит. Большое спасибо».
«Как твой фильм?» – прохрипел Ержи. Антон поднял стакан:
«Хорошо. Просто замечательно!»
«Антон, – начал я. – Я ведь так и не поблагодарил тебя толком, когда ты помог мне починить теодолит. Ты не представляешь, как я тебе благодарен!»
«Да ладно, ерунда», – с улыбкой сказал Антон.
«Но ты меня просто спас!» – сказал я.
«Это пустяки».