В ледовитое море. Поиски следов Баренца на Новой Земле в российcко-голландских экспедициях с 1991 по 2000 годы

Рене спросил, буду ли я фотографировать сгоревшие здания, где пострадал тот русский парнишка. На берегу валяется маленький катер с пробитым дном. На небольшом откосе мы увидели два надгробных камня – печальные и одинокие могилы на самом краю света. Машинное отделение, где уже работало несколько генераторов, находилось в самом удаленном от жилых помещений здании. Между домами стояло бесчисленное количество развороченных грузовиков и гусеничных вездеходов, а между этими грудами металлолома бродили пугливые арктические собаки.

На обратном пути к вертолету я встретил Хенка, который сообщил мне, что один из наших попутчиков скончался. Это был тот самый человек с рыжими усами: он потерял сознание, когда вместе с другими выгружал дизельный насос. Его перенесли в кабину грузовика, где он вскоре и умер. Подойдя к грузовику, я увидел мужчину в сидячей позе, наклонившимся вперед, с лицом пепельно-серого цвета. Хенри был очень расстроен. Он успел подхватить его, когда тот стал оседать на колени, но не знал, что делать дальше, и не осознал всей серьезности ситуации. Теперь он переживал, что сразу не догадался, как ему помочь. Экипаж вертолета смотрел на всё безучастно. Казалось, никто из них не испытывал никаких эмоций по поводу трупа. Начальник полярной станции попросил Хенка ван Вейна доставить тело в Диксон. По закону в такой ситуации нужно проводить вскрытие. Хенк нехотя согласился. К Спорому Наволоку мы летели в подавленном настроении. Особенно огорчался Хенк. Мужчина с рыжими усами лежал в хвостовом отделении на деревянных досках, укрытый маленьким одеялом. Однако, когда мы вернулись в лагерь, нас встретили с совершенно иным настроением, поскольку оставшиеся члены экспедиции организовали прощальную церемонию с шампанским. Наш рассказ о смерти человека был как ушат холодной воды, но мы тем не менее подняли тост за успешное завершение полевого сезона, если это можно так называть. Мы спустили флаг и устроили салют из винтовок нашими последними зарядами.

Пока мы летели полустоя в переполненном вертолете, я пытался хоть немного вздремнуть, чтобы скоротать эти несколько часов пути. В Диксоне нас ждал полицейский фургон. У Хенка и раньше были недобрые предчувствия по поводу бюрократических заморочек, с которыми мы можем столкнуться в России, а теперь, возвращаясь с трупом на борту, он приготовился к худшему. К нашему удивлению, полицию интересовало лишь, не стреляли ли мы белых медведей. Они спросили, можно ли осмотреть наш вертолет, чтобы убедиться, что мы не везем с собой медвежьих шкур. На вопрос Хенка, что делать с покойным, они ответили, что это их не касается, за ним приедут другие. Действительно, через 10 минут приехал грузовик с открытой платформой, два молодых парня кинули носилки под вертолет, а потом куда-то удалились. Вдвоем с Виктором мы перевалили тело мужчины на носилки и с помощью двоих полицейских водрузили носилки на платформу. Его меховая шапка, которая при жизни была ему безнадежно мала, слетела с его головы, как только грузовик тронулся с места. Небо было серым и мрачным, хлопьями сыпал снег.

Диксон показался нам одной большой грязной лужей. Сумрачную атмосферу не скрашивают даже яркие цвета деревянных домов. На большом автобусе мы ехали через угрюмые улицы, уставленные бесполезной техникой и пустыми контейнерами. Провисшие трубы уложены поверх выстроенных шеренгами бочек из-под солярки, чтоб хоть как-то изолировать их от промерзшей земли. Поселок расположен на возвышенности, и море здесь видно отовсюду. Вдоль дорог настелены деревянные тротуары, по которым прогуливались нарядные, ухоженные дамы в дорогих шубах. Они останавливались и удивленно смотрели, как мы, потрепанные и небритые, гурьбой вываливаемся из автобуса. Нас отвели в большую гостиницу. Тараканы, пригревшиеся в тепле и уюте, бросились врассыпную, когда я поставил на пол свои сумки. Мне казалось, что я совсем недалеко от Ледяной Гавани. Но когда после 12 суток полярного дня вечером вдруг стало темно, я почувствовал, что снова возвращаюсь домой.