В лесах (Книга 2, часть 3)

Вздрогнул Алексей от речей Чапурина. И слышится, да не верится.

"Как же это так? - думает он.- Отчего же она сама не сказала мне?"

- Ну, с богом...- после долгого молчанья сказал Патап Максимыч, продолжая глядеть в окно.- Отправляйся.

- Патап Максимыч!..- упалым голосом начал было Алексей.

- Нечего тут!.. Коли сказано "с богом", так берись за скобку да шасть за косяк...- угрюмо сказал Патап Максимыч, не отворачиваясь от окна.- Пару саврасых с тележкой дарю. На них поезжай...

- Прости ты меня, ради господа...- зарыдал Алексей, падая к ногам Патапа Максимыча.

- В шею, что ли, толкать? - закричал тот.- Убирайся, покуда цел!

Грустно поднялся Алексей и неспешными шагами вышел из горницы. И тут не обернулся Патап Максимыч.

Но долго по уходе Алексея глядел он в окно. Очей не сводя, мрачно смотрел, как тот сряжался в дорогу, как прощался с Пантелеем и с работниками, как, помолившись богу на три стороны, низко поклонился покидаемому дому, а выехав за околицу, сдержал саврасок, вылез из тележки, еще раз помолился, еще раз поклонился деревне...

Вот тихо рысцой запылил он по излучистой дорожке, что пролегала меж ярко-зеленых полос озими. Вот и скрылся в темном перелеске... Улеглась и пыль, взбитая звонкими копытами дареных лошадок, а Патап Максимыч все стоит у окна, все глядит на перелесок. Пусто и безлюдно показалось ему в доме, когда воротился он с погоста, похоронив Настю... еще пустей, еще безлюдней показалось ему теперь, по отъезде Алексея... Широкими шагами ходит Патап Максимыч взад и вперед по горнице. Громко стучат каблуки его по крашеному полу, дрожит и звенит в шкапах серебряная и фарфоровая посуда... Тяжкие думы объяли Чапурина... Не выходит из мыслей дочь-покойница, не сходит и обидчик с ума... Рад бы радешенек из мыслей вон его, да крепко засел в голове - ничем оттуда его не выбьешь, не выживешь... Все гребтится Патапу Максимычу: куда-то он денется, каково-то будет ему в чужих людях жить. "Эх, грому на тя нет!бранится сам про себя Патап Максимыч.- Малого времени подождать не мог!.. Что теперь наделал, пустая голова?.. И себе навредил, и ее погубил, и меня обездолил... Ежа бы те за пазуху!

* * *

Опустилось солнышко за черную полосу темного леса; воротились мужики домой с полевой работы, торопились они засветло отужинать - после Николина дня грешно в избах огонь вздувать. Трифон Лохматый, сидя на лавке возле двери, разболокался (Раздевался.), Фекла с дочерьми ставила на стол ужину... Вдруг к воротам подкатила пара саврасок.

Выглянула Фекла в окно, всплеснула руками. Бросив столешник, что держала в руках, накрывая стол для ужины, кинулась вон из избы с радостным криком:

- Алексеюшка!

- Кони-то знатные какие, надо быть хозяйские,- нараспевпроговорила Параня, высунувшись до половины из середнего подъемного окна.

- Опять по делам, видно, послан,- проворчал разувавшийся Трифон.

Скрипнули ворота. Алексей въехал на двор и, не заходя в избу, хотел распрягать своих вяток, но мать была уже возле него. Горячо обнимает его, а сама заливается, плачет. Вся семья высыпала на крыльцо встречать дорогого нежданного гостя.

- Куда бог несет?- спросил Трифон у сына, когда тот перездоровался со всеми.

- Да по разным местам, батюшка.- отвечал Алексей.- Теперь покуда в Красну Рамень на мельницы... оттоль и сам не знаю куда.

- Как так?- удивился Трифон.- Едешь в путь, а куда тот путь, сам не ведаешь.

- На мельницах от хозяина приказ получу... А там, может, и на все лето уеду... На Низ, может, сплыву,- отвечал Алексей, привязывая саврасок обротями к заду тележки. Фекла всхлипнула.- Приводится тебе, дитятко, спознавать чужу дальню сторону,- на голос причитанья завела было она, но Трифон унял жену.

- Заверещала, ничего не видя! - крикнул он.- Не в саван кутают, не во гроб кладут... Дело хорошее - дальня сторона уму-разуму учит... Опять же Алёхе от хозяйских посылов отрекаться не стать... На край света пошлют, и туда поезжай.

- Чужбина-то ведь больно непотачлива,- горько молвила, утирая слезы, Абрамовна. Не ответил Трифон старухе.

- Есть ли овес-от в запасе?- обратился он к сыну.- Не то возьми из клети, задай лошадкам, да пойдем ужинать. Знатные кони! - примолвил старик, поглаживая саврасок.- Небось дорого плачены.

Не сказал Алексей, что дорогие лошадки подарены ему Патапом Максимычем.

Хоть заботная Фекла и яичницу-глазунью ради сынка состряпала, хоть и кринку цельного молока на стол поставила, будничная трапеза родительская не по вкусу пришлась Алексею. Ел не в охоту, и тем опять прикручинил родную мать. Еще раз вздохнула Фекла Абрамовна, вспомнив, что сердечный ее Алешенька стал совсем отрезанным от семьи ломтем.

Ужин в молчании прошел. По старому завету за трапезой говорить не водится... Грех... И когда встали из-за стола и богу кресты положили, когда Фекла с дочерьми со стола принялись сбирать, обратился Трифон Лохматый к сыну с расспросами.

- Долго ль у нас погостишь?- спросил он.

- Дело у меня, батюшка, спешное,- несмело и тихо ответил Алексей.- Заутре выехать надо.

Сроду впервые сказал перед отцом он неправду. Оттого и голос дрогнул немножко.