В лесах (Книга 2, часть 4)

Через несколько времени отлегло на сердце у канонницы. Подняла она голову, села на постель, мутным взором окинула стоявших девиц, и, сложив на коленях руки, стала причитать в истошный голос:

- Каково-то мне горько в сиротстве жить, каково-то мне жить сиротой беззаступною!.. Натерпеться мне, сироте, всякой всячины: и холоду, и голоду, и горя-обиды великия!.. Зародила ты меня, матушка, на горе, наделила меня участью горькою, что живу-то я, сиротинушка, во злой во неволюшке, со чужими людьми со безжалостными!..

- Да что такое?.. Что такое случилось с тобой? - участливо спрашивали ее девицы улангерские, Параша и Дуня Смолокурова. Не говорили ничего Фленушка с Марьюшкой.

- Посылают меня бедную в Казань на целый год, разлучают с местом любимым! - на тот же голос причитаний громко плакалась Устинья Московка.

- Чего ж убиваться-то? - весело молвила ей быстроногая Дуня улангерская.Пошли-ка меня матушка Юдифа к хорошим людям на год в канонницы, да я бы, кажется, с радости земли под собой не взвидела, запрыгала б, заплясала, а ты, бесстыдница, выть...

- Хорошо тебе, Авдотьюшка, эдак разговаривать,- жалобно, но с досадой ответила ей Устинья.- Суди бог того, кто обидел меня!.. Да не обрадуется она горькой обиде моей... Обижена сиротская слеза даром на землю не капает; капнет слеза моя горькая горючей смолой на голову лиходейки-обидчицы!

- Да кто ж обидел тебя? Кого клянешь, на кого жалобишься? - усмехнувшись, спросила Устинью Фленушка.

Досадно ей было, что она нарушила веселую беседу девичью.

- Знаю я, матушка... знаю, Флена Васильевна!.. Все знаю!..- накинулась на нее Устинья.- Меня, сударыня, не проведешь. Сердце-то вещун: чует, от кого добро, от кого худо,- продолжала она, злобно косясь на Парашу.- Да нет, погоди, прежде времени не радуйся!.. Не на радость будет отъезд мой обидчице!.. Пришла пора и мне свою песенку спеть!.. Доводится и мне провести свою борозду!.. Так-то, сударыня!..

- Да что ты? Очумела аль совсем рассудком рехнулась? - крепко нахмурившись, с сердцем сказала ей Фленушка.-- Вбежала, ровно бешена собака, смутила веселую нашу беседу да еще невесть какие слова говорит! Образумься, непутная, уйми свое глупое сердце!..

- Не тебя корят, так ты и молчи,- на всю горницу закричала Устинья Московка.- Знаю я, знаю, кому понадобилось из обители меня спехом услать!.. Знаю!.. Нечего ухмыляться-то, Прасковья Патаповна!.. Что богатого отца дочь, так думаешь, что перед тобой все молчать должны... Нет, сударыня, не на такую напала!.. Обожжешься!..

А Параша смотрит на нее широко раскрытыми глазами и понять не может, с чего она на нее такой поклеп понесла.

- Что ты, Устиньюшка! - молвила.- Окстись! Ничего я не знаю, не ведаю, ни до каких ваших обительских делов не дохожу...

Вскочила с кровати Устинья, затопала ногами и закричала в истошный голос.

- Узнаешь ты меня, змея подколодная!.. Весь век будешь помнить меня!.. Сейчас же пойду, про все доложу Аксинье Захаровне. Пущай порадуется, пущай полюбуется на свою дочку-скромницу!.. Пущай узнает, какими делами на богомольях она занимается.

Вспыхнула Параша, зарделась как маков цвет. Вспало ей на мысли, что Устинья от кого-нибудь выведала про ночное гулянье в Улангере и о нем грозится рассказать Аксинье Захаровне. "Что будет тогда? - думает Параша в сильной тревоге.- Пропадать моей головушке! Хоть заживо в гроб ложись!.. Житья не будет, заколотят тятенька с мамынькой до полусмерти".

- Что ты? Христос с тобой! - упавшим от страха голосом чуть слышно проговорила она Устинье, и горькие слезы задрожали на ресницах ее.

Дрожа со злости и ревности, выдвинулась вперед Устинья. Еще минута, и осрамила б она Парашу словами, побила бы, может статься, и руками. Фленушка стала меж них.

- Что ты здесь?.. Бунт подымать?..- строго, холодно, величаво сказала она Устинье, и в речи ее речь Манефы послышалась.- Вон!..

Духа твоего чтоб здесь не было!.. Не то сейчас позову матушку - насидишься в погребе либо на цепи в келарне! (В старину в монастырях, как мужских, так и женских, за провинности сажали на цепь в поварне. В женских монастырях сажали на погреб. Эти наказания до последнего времени удерживались в старообрядских скитах, где твердо сохранялись всякого рода старинные обычаи.). Ступай отсель до греха !

- Не запугаешь меня, потаковница! Ничем не запугаешь!..- кричала Устинья.За самой за тобой знаю кой-что... Допреже тебя дойду я до матушки - все, про все доложу ей... Запоешь тогда у меня другим голосом.

- Ах ты, бесстыжая! - проворчала Фленушка. Она только побледнела. Других признаков гнева, что кипел в ее сердце от дерзких намеков обезумевшей с ревности канонницы, не видно.

- Марья! - холодно сказала она головщице.- Сходи к матушке, позови сюда. Марьюшка вышла.

- Не больно-то я испугалась,- во все горло продолжала кричать Устинья Московка.- Сама обо всем доложу... Себя не пожалею, а все расскажу... Останетесь довольны!.. Будете меня поминать!.. Не забудете!..

Дверь широко распахнулась, и на пороге явилась Манефа. Строго и гневно было лицо ее, из-под нахмуренных бровей раскаленными угольями сверкали черные глаза.