В лесах Пашутовки

А что, если он не ограничится галошами? Этот вопрос молнией вспыхивает в голове Израиля Исаевича. Что, если гой вот прямо сейчас потребует пальто, шляпу… да мало ли что? Что, если гой разденет его донага — ведь может! Может!

Шапиро поспешно стягивает с ног галоши, оставляет их на полу, как кость для голодного пса-людоеда, — пусть отвлечется хотя бы на время — и быстро идет к выходу.

— Прощай, Трофим! — машинально говорит он и выскакивает во двор, на улицу.

Серое утро хмурится навстречу главбуху. Что за дурацкая идея была с этой прогулкой! Зачем? Права оказалась Сара… На что он надеялся, чего искал? Неужели рассчитывал, что кто-то здесь встретит его с распростертыми объятиями: «Заходите, дорогой Израиль Исаевич, добро пожаловать! Вот ваш стул, вот ваше перо, вот ваши блокноты…»? Что за глупость? Все теперь иначе, все! Даже Трофим изменился, и перемена эта, прямо скажем, не к лучшему. Дурная перемена, вовсе не в пользу главного бухгалтера Шапиро! Трофим теперь наверху, в хозяевах жизни, в вершителях судеб. А он, еврей Шапиро, — внизу, на самом дне, близко-близко от смерти.

Поминутно оглядываясь, маленький бухгалтер Шапиро шагает по пустынным улицам местечка. Идет, прижимаясь к заборам, кузнечиком перепрыгивая через лужи, обходя заболоченные места. Делая большой крюк, обходит опасный район центра, где можно наткнуться на полицая, на немецкого солдата, на пулю, на штык, на побои. И кажется Израилю Исаевичу, что чей-то страшный взгляд упирается ему в спину, взгляд чьи-то хищных, опасных, безжалостных глаз, от которых не скрыться, не спрятаться.

Сгорбившись и став оттого еще меньше, семенит по лужам маленький обреченный еврей. Сейчас забрали галоши… но что будет, когда придут за жизнью? Что будет, что будет?

1945

Шаддай

1

В тот горький ускользающий день уединился Гершон Моисеевич Лурье в своей спальне. Мы видим его у окна, выходящего в сад. За окном белеет холодное заснеженное утро. По саду на мягких рысьих лапах расхаживает зимний месяц кислев[40], укрывает белой пеленой весь видимый мир. Хлопья снега медленно кружат в воздухе, заполняя пространство между землей и небом.

Через два часа Гершону Лурье, его жене, дочери и маленькой внучке вместе с другими евреями местечка приказано прибыть к зданию полиции. Оттуда их отправят в соседний город, в еврейское гетто.

Те, кто не подчинятся этому указанию, будут расстреляны. Об этом предупредил вчера полицай — немолодой дядька, зачитывавший приказ властей с выражением некоторой отстраненности на лице: мол, это всё немцы и бургомистр, а он, полицай, тут вовсе ни при чем.

Лурье прекрасно понял значение приказа. Все эти разговоры о гетто — для отвода глаз. Евреев отправят прямиком на смерть, как это было в Прилуках, Ромнах, Полтаве и Конотопе. Согласно рассказам беженцев, там немцы тоже действовали обманом, не раскрывая своих намерений до самого последнего момента.

Тем не менее весь вчерашний день люди собирались в дорогу, увязывали вещи. Поди знай — а вдруг и вправду что-то понадобится… Потому что надежда жива, пока сам человек жив, пока не поставили его на краю рва перед пулеметами. И вот все собрано, прошла и бессонная ночь, мрачное утро позевывает за окном.

— Пойду посижу в спальне, — с бледной усмешкой говорит Лурье.

— Ну иди, — разрешает Бася.

Даже в эти последние минуты она не перестает хлопотать по хозяйству. На кухне горит огонь в русской печи, булькают варевом три больших чугуна. Хозяйка — она хозяйка и есть.

В горнице сидит дочь Мира, читает Тургенева. С приходом немцев она не отрывается от книжек. Из дома давно выброшена всякая подозрительная литература, осталась лишь хорошо проверенная классика. Вот Мира и сидит в горнице у окошка, читает «Записки охотника» вот уже третий день подряд. И все эти дни книжка раскрыта на одном и том же месте, на рассказе «Певцы». Что и говорить, странное чтение… Как видно, трудные мысли одолевают женщину, мешают переворачивать страницы.

Мира приехала сюда на летний отдых с дочерью Ниночкой. А так-то она живет в Киеве, муж работает там инженером в строительном тресте. После того как разразилась война, она какое-то время колебалась, переписывалась с мужем, решала, как поступить: вернуться в город?.. остаться в местечке? Но переписка быстро оборвалась, потому что мужа забрали в армию. Это определило выбор женщины — остаться с пожилыми родителями, тем более что Лурье намеревался эвакуировать семью на восток. Но немцы наступали быстрее, чем велись приготовления к отъезду. Когда Бася объявила наконец о готовности, пришли известия о том, что враг перекрыл единственную дорогу.

Что теперь остается Мире Григорьевне? Остается сидеть в горнице и читать Тургенева — «Записки охотника», рассказ «Певцы».