В лесах Пашутовки

Шли годы. Незаметно Рахеля превратилась в статную красивую девушку. Взгляд ее был по-прежнему грустен, лицо удлинилось, тяжелые черные косы отливали мерцающим блеском. Когда дочери исполнилось восемнадцать, отец стал подыскивать ей достойного жениха. Сваты и сватьи Дилкова, Пашутовки и других окрестных местечек без колебаний вызвались помочь состоятельному лесоторговцу, так что в возможных женихах не было недостатка. Увы, кандидаты отвергались один за другим. С точки зрения любящего отца, единственным парнем, который мог составить счастье Рахели, был Нахманке — сын его близкого друга из Кременчуга.

В те дни сватовство состояло из трех этапов: встречи, переговоров и женитьбы. Встреча прошла лишь наполовину удачно — Нахманке, парень с мечтательными глазами, был весьма впечатлен красивой внешностью и скромным поведением девушки, зато Рахеля не скрывала разочарования. В ее книжных фантазиях царили графы и герцоги, развевались рыцарские знамена, и благородные паладины склонялись к ногам томных дам своего сердца. Бледный и тощий еврейский паренек, большую часть времени корпевший над священными книгами, мало походил на прекрасного принца на белом коне.

Что и говорить, тогдашняя Рахеля имела весьма отдаленное представление о реальной жизни. Тут бы отцу и напомнить ей об истинном положении дел. Но он не стал настаивать, не желая принуждать любимую единственную дочь. Рахеля получила отсрочку и, облегченно вздохнув, вернулась к своим книжным полкам.

2

Узок и ограничен был мир глухой девушки. Весь день ее проходил в шести комнатах родного дома. Отец большей частью отсутствовал, разъезжал по делам, возвращаясь в семью лишь по субботам и праздникам. В доме оставались только женщины: Рахеля, мать, бабушка и служанка Кайла. Временами в комнатах стояла такая тишина, что даже обладателю самого тонкого слуха могло бы показаться, что он оглох. Лишь время от времени слышались тут и там робкие звуки, скромные шорохи — не более того. Рахеля сидела в кресле у окна и читала, уносясь мечтой в сияющие дали. В тот год ее воображением владели Гюго, Гофман, Тургенев и Жорж Санд.

По соседству находился клойз — небольшой молитвенный дом, и иногда, по субботам и торжественным дням, его постоянные посетители собирались у отца на праздничную трапезу — поесть, поговорить и попеть старые хасидские песни. Отец любил принимать гостей и всегда звал к столу дочь — разделить с ним его радость. Обычно, когда компания начинала петь, Рахеля поднималась со стула:

— Папа, я пойду к себе?

— Посиди еще немножко, доченька, — просил он, поглаживая ее по гладко причесанной голове.

И Рахеля садилась снова — смотреть на певцов, беззвучно разевающих рты. Отца она обожала и слушалась, он был душой дома. А вот мать не вылезала из болезней. Она страдала печенью, и ей изо дня в день, сколько Рахеля помнила себя, варили куриный бульон. Хозяйством занималась в основном бабушка Витель — она же давала указания служанке Кайле.

С момента первой, не слишком удавшейся встречи Рахели и Нахманке у молодых людей долго не было другой возможности повидаться. Но отец не оставил своего намерения и, дождавшись Шавуот, вновь привез из Кременчуга худого мечтателя. Он знал, что делал: дочери очень нравился этот праздник, приходящийся на начало лета. В Дилкове в эту пору буйно цвели цветы, зеленели свежей листвой деревья, небо казалось бездонным, а солнце сияло особенно ярко.

После молитвы в доме собрались гости. Стол, как и положено в такой день, ломился от всевозможных видов сыра и других молочных продуктов; не обошлось, конечно, и без вина. Выпили за здоровье и за жизнь. Нахманке сидел слева от хозяина и то и дело поглядывал на Рахелю, эту черненькую глухую красавицу, которая неизвестно почему ожесточила против него свое сердце. Парень был застенчив, часто краснел и в смущении опускал глаза. Но несколько глотков спиртного придали ему смелости, и, собравшись с духом, Нахманке подошел к Рахеле. Они вышли в сад и сели там на скамейку. Вокруг шептались кусты, качали ветками яблони и бродили чудные запахи раннего лета. Парень задал какой-то вопрос, но Рахеля не разобрала ни слова.

— Расскажи мне о своем городе, — попросила она.

Нахманке принялся рассказывать, но так волновался, что выходило сбивчиво, путано, и это сильно затрудняло девушке задачу. Обычно Рахеля без труда понимала, о чем идет речь, всматриваясь в губы говорившего и касаясь рукой его ладони. Впрочем, вскоре она приспособилась и к Нахманке, да и его волнение в конце концов унялось.