В лесу

Тогда я принял как данность, что ей снятся кошмары, как ее мучитель исполняет свою угрозу. Сейчас я полагаю, что ошибся. Я упустил кое-что важное – не понял, где кроется настоящая опасность. И, пожалуй, в условиях жестокой борьбы эта моя ошибка стала самой серьезной.

– Как его имя? – спросил я.

Мне отчаянно хотелось совершить нечто героическое, исправить случившееся, пробить этого парня по базам, найти повод для ареста – в голове только такие мысли и крутились. И, заметив, что Кэсси старательно опускает его имя, я – из жестокости или какого-то изощренного любопытства – захотел посмотреть, что будет, если она все же произнесет его.

Взгляд Кэсси остановился на мне, и меня поразила читавшаяся в нем ненависть, чистая и яростная.

– Легион, – ответила она.

14

На следующий день мы вызвали Джонатана Девлина в контору. Я позвонил ему и своим самым профессиональным тоном спросил, не затруднит ли его зайти к нам после работы, якобы нам понадобилась кое-какая помощь. В большую комнату для допросов, разделенную стеклом на собственно допросную и помещение для наблюдателей, Сэм отвел Теренса Эндрюза (“Иисус, Мария и семь гномов! – удивился О’Келли. – Внезапно у нас откуда ни возьмись куча подозреваемых. Надо было раньше помощников у вас отобрать – гляньте только, как вы булками зашевелили!”), но нас это вполне устроило – для Девлина чем меньше помещение, тем лучше.

Над оформлением мы потрудились прямо как заправские декораторы. Половину стены занимали фотографии Кэти, живой и мертвой, вторую половину – снимки Питера, Джейми, окровавленных кроссовок и ссадин на моих коленках. В деле имелась фотография моих обломанных ногтей, но мне она явно приносила больше беспокойства, чем принесла бы Девлину, – большие пальцы у меня обладают характерным изгибом, и уже в двенадцатилетнем возрасте руки у меня были крупными, почти как у взрослого мужчины. Когда я снял с доски этот снимок и убрал обратно в папку с делом, Кэсси возражать не стала. Еще там были карты, диаграммы и всякие загадочного вида документы, которые нам удалось найти, – данные анализов крови и графики, а в углах помещения громоздились стопки документов и коробки с таинственными надписями.

– Сработает. – Я окинул взглядом результат. Впечатление, надо сказать, он производил сильное. Как ночные кошмары.

– Угу. – Уголок одной из фотографий тела Кэти отклеился от стены, и Кэсси с отсутствующим видом прилепила его обратно.

Ее рука на миг замерла, пальцы легонько коснулись серой руки Кэти на снимке. Я знал, о чем думает Кэсси. Если Девлин невиновен, то эта жестокость излишняя. Но у меня не хватало сил думать еще и об этом. Жестокость сопровождает нашу работу намного чаще, чем нам самим хотелось бы считать.

До окончания рабочего дня Девлина оставалось полчаса, но беспокойство мешало нам потратить это время на что-нибудь полезное. Выйдя из допросной – обстановка стала действовать мне на нервы, и я убеждал себя, что эта моя нервозность хороший признак, – мы пошли проведать Сэма.

Потрудился тот на славу – Теренс Эндрюз удостоился отдельной большой части доски. Эндрюз отучился на факультете коммерции при университетском коллежде Дублина, и хотя средний балл у него был довольно низкий, схватывал он быстро; в двадцать три он женился на Долорес Лехейн, дублинской светской львице, и ее папочка, воротила недвижимости, взял зятя в дело. Спустя четыре года Долорес бросила его и переехала в Лондон. Детей они не завели, однако бесплодным этот брак не назовешь: Эндрюз успел выстроить собственную карликовую империю с центром в Дублине и филиалами в Будапеште и Праге, и, по слухам, налоговая инспекция и адвокаты Долорес, которые вели бракоразводный процесс, знали лишь о половине империи.

Впрочем, по словам Сэма, его подопечный был склонен к показухе. Шикарная хата, дорогая тачка (собранный на заказ серебристый “порш” с тонированными стеклами, хромированной отделкой и другими прибамбасами) и членство в гольф-клубах – это все пыль в глаза. На самом деле деньги у Эндрюза еще поищи, его банкир уже показывает зубы, а последние шесть месяцев он продает небольшие земельные участки, причем незастроенные, чтобы выплачивать кредит за остальную землю.

– Если шоссе не проложат через Нокнари, причем побыстрее, – сделал вывод Сэм, – мужику кранты.

Я проникся неприязнью к Эндрюзу еще до того, как узнал его имя, и сейчас мое отношение не изменилось. Лысый недомерок с одутловатым, в сеточке красных прожилок лицом. Он отрастил порядочное брюшко, а один глаз здорово косил, но если другой постарался бы скрыть такие недостатки, то Эндрюз, напротив, бравировал ими: выпячивал живот как некий показатель статуса (“Это тебе не дешманский «Гиннесс», дружок, жирок я наел в ресторанах, на какие тебе и за миллион лет не накопить”), и каждый раз, когда Сэм старался проследить, на что именно косится собеседник, губы Эндрюза складывались в мерзкую торжествующую усмешку.