В людских и лесных дебрях

Спасение утопающих является христианской обязанностью, и даже, как мне рассказывали, сигналом тонущего корабля, зовущего на помощь таинственным немым голосом телеграфа, без провода, являются три буквы SOS, что значит «Save our souls»[26]. Начал спасать эти «тонущие души». С помощью двух моих старых приятелей, айнов-христиан, построил хорошую лодку и с ними выплываю во время каждой бури на помощь гибнущим. На этом песчаном мысу, где мы привязываем нашу лодку, по ночам горит морской фонарь для потерявших дорогу.

Говоря это, он тихо улыбнулся и указал мне через окно на высокую мачту с висящим на ней фонарем.

Мы сжигаем в лампе фонаря жир, а когда беснуется буря, зажигаем большой костер, в который подбрасываем кир, чтобы никакой вихрь и ливень не смог потушить огня. Мои айны — очень опытные и смелые мореплаватели, я тотчас же покажу их вам.

Он хлопнул в ладоши. Вошли пожилые айны, одетые в кожаные куртки, штаны и в длинные, привязанные к поясу, сапоги. У них были уродливые лица, так как они были без носов, век и губ и щерили большие жёлтые зубы скелетов! Я не сомневался в отношении рода болезни, которая таким страшным способом обезобразила лица этих спокойных и верных айнов.

— Проказа? — спросил я.

— Да! — отвечал монах. — Но очень тихо развивается, потому что эти люди болеют ей уже тридцать лет. Я убеждён, что эта проказа совершенно не является заразной, так как я общаюсь с ними очень давно; общаются с ними также мои приятели, которые каждый год съезжаются сюда, чтобы навестить меня, старого, и никто из нас никогда не заразился, хотя мы вообще не избегаем общения с ними!

— Наверное, много людей обязаны вам, отче, спасением? — спросил я.

— В течение сорока лет набралось этого достаточно, потому что мы не только ожидаем, что кого-то сюда принесут волны, но сами плывём на юг и кружим в северной части пролива, спасая гибнущих. Нас хорошо знают в этих водах! Когда-то побывал здесь какой-то поэт, который описал меня под прозвищем «Летающего монаха». Спасаю беглецов, и власти мне в этом не мешают… Почему — не знаю!.. Что касается меня, я убежден, что такой беглец, раньше или позже погибнет или опять попадет в тюрьму; знаю, что для него было бы лучше утонуть, но думаю, что раз бунтует и убегает, означает это, что не прошел еще всей муки, которая дала бы ему смирение. Спасая его, хочу дать ему возможность прохождения всех духовных мук и избавления своей души из черного мрака, который им овладел.

Не на радость и счастье спасаю гибнущих беглецов, но на новые муки и тоску!..

— Знает ли арестант, намеревающийся перебраться через пролив, о Вашем существовании.

— О, да! Об этом говорят повсюду в каторге; что же арестанты очень суеверны и не без предрассудков, следовательно, собираясь в этот трудный поход, делают из мягкого хлеба, смешанного с угольным порошком, фигурки чёрных монахов и носят их как талисманы, чтобы в случае тяжелого приключения на море встретить мою лодку! — сказал старец с тихим смехом. Была поздняя ночь и небо светлело перед рассветом, когда мы закончили беседу. «Чёрный монах» поднялся с топчана со звоном своих цепей и простился со мной коротким благословлением. Он вышел в соседнюю комнату, которая была его кельей, и долго ещё слышал я звон железа и глухие удары колен о пол, потому что монах усердно молился до рассвета.

Было самое начало шестого, когда я встал и вышел из дома. Монах был уже на ногах и разговаривал с моим проводником, давая ему какие-то советы и указания.

— Рано встаёте — заметил я — не знаете отдыха!

— Старое тело не требует долгого сна — ответил он весело. — Тем более скоро засну навсегда.

Спустя несколько часов я попрощался с «Чёрным монахом» у креста, до которого он меня проводил. Долго ещё стоял он, как высокая чёрная статуя, с рукой, поднятой для благословления. И снова я ощутил спокойное величие этой таинственной души, которая после совершенного, и только ей известного преступления, прошла огненные муки совести и воспоминаний, слившись, наконец, с вечным покоем в одну прекрасную совокупность, чистую как кристалл, закалённую как сталь и впечатлительную как поверхность безбрежного моря.

В Дуэ меня ожидал уже «Алеут». Капитан корабля уведомил меня, что должен был пересечь Татарский пролив и достигнуть Мыса Марии, так как получил приказ от одного из великих князей доставить письма «Чёрному монаху».

Он предложил мне ожидать возвращения «Алеута» в Дуэ, но я попросился на корабль, чтобы совершить путешествие проливом.

После двух дней, поздно ночью бросили мы якорь в песчаное дно в двух километрах от Мыса Мария.

— Удивительная вещь, — заметил капитан. — Сегодня море достаточно бурное, и монах всегда в таких случаях зажигает свой фонарь. Не видел, однако, огня. Может он в море, но пока не встречали мы его в проливе?.. Что бы это могло значить?

В эту ночь мы не смогли спустить лодки и высадиться на берег.

На завтра, очень рано, мы были уже в усадьбе монаха.