В. Маяковский в воспоминаниях современников

И вот, несмотря на невероятно трудные условия работы и всяческие осложнения (Маяковскому пришлось отстаивать свою пьесу от разных недоброжелателей, пытавшихся сорвать ее постановку 1) –спектакль был готов к майским торжествам. Как будто бомба разорвалась. Столько было толков, шума, самых разноречивых мнений по поводу спектакля. И все же он имел колоссальный успех – это был подлинно новый, революционный, народный спектакль. Он заражал бодростью, мужеством, звучал протестом против старого, дерзаниями будущего. Очень хорошо играли актеры: Игорь Ильинский – Соглашателя, Терешкович – Интеллигента, Валерий Сысоев – Человека будущего, Фрелих, Хохлов – Батрака, Субботина – Прачку, Звягинцева – Швею, Хованская – Даму с картонками, Репнин – Попа и многие другие.

Были попытки со стороны недоброжелателей доказывать, что спектакль непонятен рабочим. В конце мая театр дал спектакль специально для рабочих–металлистов. Спектакль принимался "на ура!".

Маяковский был приподнят и взволнован, а в июне его "Мистерия–буфф" была поставлена в цирке на немецком языке для участников III Конгресса Коммунистического Интернационала 2.

Взаимоотношения у нас, актеров, с Владимиром Владимировичем были очень теплые. Помню, однажды, уходя со спектакля "Мистерии", – нас было трое или четверо, – мы затянули на мотив из "Травиаты" песню чертей (так она пелась и в спектакле):

Мы черти, мы черти, мы черти, мы черти!

И вдруг мощный голос покрыл наши голоса:

на вертеле грешников вертим...

И мы вместе с ним допели:

Попов разогнали, мешочников в ризе.

Теперь и у нас продовольственный кризис.

Это был Маяковский. Он подошел к нам и сказал: "Ну, черти голодные, я уж что-нибудь приволоку вам, раз у вас продовольственный кризис". И на следующий спектакль он принес нам большую связку баранок.

Помнится пятилетний юбилей Государственного театра имени Мейерхольда в 1926 году. Юбилей праздновался три дня. Чествовали долго от разных организаций: Мейерхольда, ведущих актеров. Все было парадно, все ведущие актеры были на сцене. И вот слово предоставлено Маяковскому. Он поздравил театр и сказал: "А где же те, которые в холоде здесь глотки драли на спектаклях "Зори", "Мистерии–буфф"? Почему я не вижу здесь в почетных – Субботину, Суханову и многих других?" 3 Мы замерли, мы сидели в зрительном зале, нам и в голову не пришло, что мы тоже ведь юбиляры, в некотором роде, и мы ни на что не претендовали и не обижались,– и вдруг так получилось. Было так приятно, что помнит о нас Маяковский, такой суровый и совсем не щедрый на ласку.

28 декабря 1928 года Маяковский читал в театре Мейерхольда пьесу "Клоп".

Впечатление от чтения пьесы Маяковским сохранилось в памяти до сих пор очень свежо. Особенно первая картина – перед универмагом, с продавцами товаров. Как будто вновь слышу всех этих зазывал: продавец селедок кричал нараспев на весь район, продавец открыток с анекдотами был сиплый, с пропитым голосом и бубнил тихонько, показывая запрещенный товар из–под полы, продавщица бюстгальтеров взвизгивала, продавец абажуров распевал, продавец пуговиц рубил текст стаккато, продавщица духов жеманно сюсюкала. Если бы так сыграли актеры, ухватив особенность характера каждого продавца, как это было передано Маяковским!

В этом спектакле Маяковский работал с актерами над текстом пьесы не только во время читки ролей 4. Он постоянно бывал на репетициях, делал замечания, поправки, а иногда и сам появлялся на сцене, показывал роль. Так однажды на очередной репетиции третьей картины – "Свадьба", он поднялся на сцену, схватил со свадебного стола вилку и сыграл роль парикмахера со словами: "Шиньон гоффре делается так: берутся щипцы, нагреваются на слабом огне а–ля этуаль и взбивается на макушке этакое волосяное суфле". Мы так и покатились со смеху! Надо было видеть, как нагнулся большой Маяковский в позе парикмахерской слащавой услужливости, как оттопырил мизинец левой руки и, поворачивая голову посаженой матери, заходя то справа, то слева, орудовал вилкой как щипцами и наконец разрушил ей прическу.

Из других репетиций "Клопа" особенно запомнилась репетиция второй картины – "Молодняцкое общежитие". Всеволод Эмильевич замечательно показывал здесь сцену обучения Присыпкина танцу, играя то за Присыпкина, то за Баяна. Помню, как Мейерхольд–Присыпкин разулся, остался в одних носках и со словами: "...во–первых, жмут, во–вторых, стаптываются", – поставил свои башмаки на просцениум; как он – неуклюжий, нескладный Присыпкин, вдруг становился сусальным, изворотливым Баяном, показывал, как надо потереться Присыпкину о колонну, когда спина чешется.

Он же придумал актеру Егорычеву – но пьесе слесарю, появляющемуся в общежитии после работы, эффектную сцену умывания. Раздевшись по пояс, слесарь, стоя спиной к зрителям, плескался над тазом с водой и вдруг поворачивался к ним лицом, весь намазанный густой мыльной пеной.